Верзила оказался человеком сговорчивым:
— А чего не подождать?.. Парень он вроде свой… Да, я забыл еще сказать: это не попугай, а попугаиха… Нанесет она тебе к лету яиц, выведутся попугаята, продашь их и разочтешься… Значит, сладились?
— Сладились… А когда?
— Приходи завтра к открытию зверинца и деньги приноси — пойдем за попугаем.
— А он в клетке?
— Все — законно! Об этом тебе не стоит беспокоиться! Ну, я пошел!..
И верзила опять скрылся за досками, будто его и не было…
Прибежал чем-то необыкновенно взволнованный Раб.
— Ты это чего? — вздрогнул Фунтик. — Тревога какая?..
— Там… у одного… — захлебывался Раб, тыча пальцем куда-то за спину. — Вон он стоит… Белая мышь… В банке он ее принес!.. Да по руке прямо так и ползает!.. До того интересно: сама белая-белая, а глаза красные-красные! Усишками шевелит-шевелит!..
Раб, быстро двигая верхней губой, с большим умением показал, как шевелит усишками мышь, и вдруг заявил:
— Надо ее отнять!
— А что?.. — размышлял Семафор. — Можно отнять… Зачем она ему? Все равно у него кто-нибудь другой ее отнимет… Лучше уж мы! Это — который малый? В желтом картузике? На вид не очень здоровый… Но на всякий случай надо сделать разминку…
Семафор подтянул рукава, плюнул в ладони, крепко потер их и начал, вытянув руки перед собой, сжимать и разжимать кулаки. Потом он совал руками вперед — то одной, то другой, одновременно ухитряясь подпрыгивать. Потом сделал вид, что хватает воображаемого противника за волосы и пригибает к земле. При этом он так свирепо взглядывал на Раба, что тот съежился, вероятно опасаясь, как бы Семафор для пробы не проделал этого с ним самим.
А Фунтик в это время предавался приятным воспоминаниям:
— Разминка! Вот у меня однажды была разминка так разминка! Двое меня за одно дело давно ловили — хи-хи-хи-хи! — с год, а то и более! Ну, я — не давался! Только раз иду себе, хи-хи, забылся, вдруг они из ворот выскакивают: «Вот он! Хватай!» Я — тягу! Они — за мной! Я — от них! Хи-хи-хи-хи-хи!.. Вот была потеха! Сначала они меня гнали до бойни, потом повернули к оврагу, через овраг — до лесополосы, а там они меня потеряли! Уж я потом смеялся, смеялся!..
Закончив разминку, Семафор долго смотрел в сторону мальчишки в желтом картузике и наконец сказал:
— Надо меня хорошенько разозлить… Пока я как следует не разозлюсь, не могу мышей отнимать… Душа у меня добрая… Злите меня!
— Как?
— Ну, дразнитесь, обзывайте по-всякому… Я приду в ярость, и тогда — держись! Раб, давай!
Ни Раб, ни Вася сразу не могли придумать ничего такого, чем можно разозлить Семафора: как нарочно, ничего в голову не приходило…
— Большой, а без гармошки! — сказал Семафору Вася.
Тот задумчиво пожевал губами, будто пробуя эту старую дразнилку на вкус:
— Мало… Давай еще что-нибудь…
— Да он уже уходит! — вскрикнул Раб.
— Тогда, Васек, ты беги! — решительно сказал Семафор. — Как он свернет на пустую аллею, выхватывай банку и жми сюда! В случае чего мы тебя поддержим! А может, боишься?
— Почему — боюсь? — обиделся Вася: каждому обидно, если его заподозрят в трусости, да еще такие ребята, как Фунтик и Семафор, которые просто так, из дружеских чувств, помогают ему по дешевке попугая приобрести…
Вася догнал ничего не подозревавшего мальчишку в желтом картузе, выхватил у него сзади банку с мышью и помчался назад. Оглянувшись, он увидел, что и убегал-то зря: мальчишка этот оказался мямлей, за Васей гнаться и не подумал, стоял, как мокрая курица, и глазами хлопал…
Компаньоны выглядывали навстречу ему из кустов, куда уже успели спрятаться.
— Ну, как? — спросил Семафор.
— Готово! — ответил довольный раскрасневшийся Вася, победно поднимая банку. — Вот она!
— Сильно сопротивлялся? — спросил Фунтик.
— Да порядочно… — приврал Вася и получил от Семафора заслуженную похвалу:
— Молодец! Ты парень законный! Дай-ка глянуть!
И, поставив банку на землю, все уткнулись в нее, разглядывая суетившуюся мышь.
— Интересно, сколько такая мышь может стоить?.. — вкрадчиво спросил Раб.
— Ты сначала долг отдай, а потом спрашивай! — охладил его Фунтик.
— Отдам… — угрюмо пробормотал Раб. — Отдам, и тогда эту мышь куплю!..
— Давай, спеши! — сказал Семафор. — А то я ее своему коту отдам на закуску, охота поглядеть: будет он белую мышь рубать или нет?..
— Жирно будет — твоего облезлого кота белыми мышами кормить! — сказал Фунтик.
— Облезлого? Это у тебя — облезлый! А мой кот — сибирский!
— Сиби-ирский? Вот так сибирский — задохлик!
— Это ты — задохлик!
Тут Фунтик пихнул Семафора кулаком в живот и побежал через газон, а Семафор — за ним. С полдороги он вернулся, зачем-то схватил банку с мышью, и уж тогда они, не очень спеша, побежали, — Фунтик впереди, а Семафор следом, — и скрылись.
— Больше не вернутся… — знающе сказал Раб и с ненавистью добавил: — Захапали мыша!..
Конечно, по-справедливому, мышь должна принадлежать Васе, но он не станет спорить: что такое мышь, хоть бы и белая, по сравнению с говорящим попугаем!' Вот увидит Толик, какой этот попугай разноцветный, крючконосый, да услышит его разговор, сразу про все забудет! Уж Толик что угодно перенесет, такой он упрямый, но чтоб попугай на него не подействовал — этого не может быть, ни в коем случае!
Вася с Рабом пошли домой. Раб опять что-то шептал про себя и загибал пальцы, наконец спросил:
— Много еще до Первого мая?
— А зачем тебе?
— Должны же мне на Первое мая сколько-нибудь подарить: и бабушка, и две замужние сестры, и та сестра, которая…
— А сколько тебе в день рождения подарили?
Раб с отвращением махнул рукой:
— Да ну их… Говорят: ты и так плохо учишься!.. А когда мне хорошо учиться с этими долгами?.. Подарили глобус, а на что он мне?.. А остальные подарки — все съестные… Какой от них толк?.. Съел, и нет…
Он опять замолчал, размышляя о своих запутанных делах, но постепенно угрюмость с его лица исчезла, и наконец он заявил:
— Ничего! Будет и на нашей улице праздник!
С неизвестной радости он запустил щепкой в кошку, переходившую дорогу, а когда какая-то тетя укоризненно заметила:
— Ты что же это делаешь?.. Аи, как нехорошо… Небось уж во втором классе?.. — он беспечно ответил:
— А я не перешел.
И запрыгал на одной ножке.
Через некоторое время он, ни к кому не обращаясь, задумчиво сказал:
— Я назову ее — Мышильдой…
