крыльцом спать? Меня отпустят, а тебе разрешат?
— Не знаю, надо у отца спросить… Боюсь, скажет: спите дома… А кому охота спать дома, если можно под крыльцом? А как же с воробьями быть? — спохватился Мншаня.
— Пусть… — сказал Глеб. — Пусть летают… Я их все равно есть не стану — избаловался в Сибири. Мы там все глухарей ели да рябчиков… С воробьями не сравнить…
— Какие же они по вкусу?
Глеб подумал.
— Смолой пахнут… Откусишь кусок, так во рту и запахнет смолой, будто ты сосновую ветку жуешь!..
— Да-а… — с завистью вздохнул Мишаня. — Глухари, конечно, вкусные… Но воробьи, они чем хороши? Интересно поглядеть, как Братец Кролик первого воробья примется есть… согласно книге! Вот я об чем толкую!..
Но тут солнце закрылось тучей, потемнело, подуло прохладой, и по крышам, по траве, по листве деревьев, по дорожной пыли захлопали, застучали крупные дождевые капли. Сначала редкие, потом все чаще и чаще… Опрометью побежали куры в подворотни, с испуганным видом промчался Колюнька, воробьи попрятались, и Мишаня с Глебом тоже побежали прятаться под крыльцо.
Там, увертываясь от грязных струек, протекавших сквозь щели, они шепотом обсудили много всяких вещей…
А как дождь кончился, побежали по мокрой траве проведать маленьких мельничков в их открытом гнезде. Оказалось, что от дождя они ничуть не пострадали и чувствовали себя прекрасно. Наверное, большие мельнички загораживали своих детей от дождевых капель. Да они и сами начали обрастать перьями, пока еще не пушистыми, а похожими на щепочки. У них поблескивали черненькие глазки, и они уже умели вертеть головами на окрепших шейках. Самое удивительное, что за каких-то три дня они успели вырасти не меньше чем в три раза. Это сколько же пришлось им съесть крошечных мошек и комариков?
Вечером, когда отец после обеда залег с книгой на диван, Мишаня приступил к переговорам:
— Пап, можно мы с Глебом будем спать под крыльцом?..
— Это зачем такое? — глянул поверх книжки отец.
— А так. Жарко, даже душно в комнате… А там мы будем в спальном мешке! У Глеба есть… А то зачем же эти мешки делают, чтоб напрасно им быть? Он ведь медвежий!
— Медвежий? Ну раз медвежий — спите… А поместитесь вы вдвоем-то? Значит, хочете наподобие туземцев?..
Мишаня кивнул.
— А мешок всамделе медвежий?
— А как же!
— Ну, валяйте… — и отец перелистнул страничку.
Зато мать была другого мнения:
— Чево-о? Эт с какой же такой стати вы под порогом будете валяться? Аль вы собаки бездомные, крыши у вас нету?
— Папа разрешил! Говорит: валяйте…
— Эт как эт такое разрешил? Эт что такое «валяйте»? А меня кто спрашивал? Ну-ка, где он? Оте-ец, а отец!
Но отец рассердился, что ему никак не дают дочитать до того места, где, судя по картинке, смелый охотник должен либо утонуть в болоте, либо угодить в пасть крокодила, подползавшего сзади.
— Нехай спят! Подумаешь, дело какое важное! Тут приходишь с работы весь как собака уставший и покоя не имеешь, потому что ты взяла привычку из всякого пустяка заводиться и тарарам в доме устраивать! Я пацаненком где только не спал!..
— Мало что! То в деревне, да когда еще было! А тут небось город…
Увидев в дверях голову Мишани, с беспокойством наблюдавшего за переговорами, отец незаметно ему подмигнул и громко сказал:
— Они теперь будут как Морис-мустангер! Только не хватает у них ружья такого длинного — карабина…
— Э-эх, чумовые! — постучала себе по лбу пальцем мать. — Вон у них что на уме: карабин! Уж ты от этих книжек, гляжу, совсем спятил, голову забил и сам стал хуже Мишани…
— Ладно, — сказал отец. — Оно и тебе не мешало б…
— Где уж мне до вас, грамотных таких, равняться: карабин да чертин!.. А ты чего выглядываешь? Рад? Смотри вот только наделай мне там пожару!
— У нас и печки нет! — весело откликнулся Мишаня. Таким образом, этот день прошел хорошо. Особенно для воробьев. А также для Братца Кролика.
КАК ГЛЕБ УЧАСТВОВАЛ В НОЧНОМ РАЗБОЕ
А знаете ли вы гусиновскую ночь?
Огромнейшая желтая луна (во всех других местах она гораздо меньше и подвешена выше) повисла на своем любимом месте — над самыми гусиновскими садами и огородами, чтобы получше их осветить на пользу овощам и фруктам: выйдешь утром, а они уже подросли очень заметно!
При ее свете тени от домов, деревьев и плетней сделались черными и таинственными, а кошки скользили из тени в тень бесшумно, как дикие.
Вся Гусиновка спит, только кое-где в окнах еще виднеются огни, а на лавочках и завалинках ведутся тихие разговоры.
Спят на насестах куры, в сараюшках жуют и вздыхают добрые гусиновские коровы.
Сопит в своем закутке страшная свинья тетки Федотьевны.
Спят, сбившись в теплый комок, маленькие мельнички, которым нечего бояться Мишани и Глеба.
При лунном свете шлепают между сырыми грядками жабы, вылавливая всех вредных для гусиновских огородов червячков и букашек.
Не спят честные гусиновские собаки и уже начали свою ночную перекличку, да от двора Братца Кролика слышны звуки балалайки, на которой учится играть выспавшийся за день аспирант.
Мишанин отец выбрался на завалинку подышать ночной прохладой и рассказать Ивану Тараканычу дальнейшие похождения майнридовских героев:
— А нагайка у этого плантатора была сплетена из буйволовой кожи, соображаете?
— Обыкновенный деспотизм сатрапа… — равнодушно соглашался Иван Тараканыч. — Вот и штабс- капитан Минутко кулачную расправу проявлял в широких размерах. Для меня лично он изобрел способ физического воздействия, по его мнению, более благородный… без обнаружения видимой причины. Минутко применял к моей голове не руки непосредственно, а канцелярские книги!.. Но я на проявляемый его психоз не обращал внимания…
Наконец и они пошли по домам.
Когда ночная тишина воцарилась, на Гусиновке, все люди и звери крепко уснули и только собаки лаяли да бесшумно шныряли кошки, в серебристом лунном свете возникли две таинственные фигуры, которые оказались разбойниками Мишаней и Глебом.
Раздался леденящий душу свист, и две другие фигуры выступили из кромешной тьмы. Одна была вооружена дубинкой. Это были тоже разбойники — Лаптяня и Братец Кролик.
— Курлюм? — спросила одна фигура на неизвестном языке.
— Бурлюм! — ответила другая фигура, и шайка двинулась в неизвестном направлении.
Предварительно нужно сообщить, что Братец Кролик выбрался из дома через окно, а Лаптяня спал один в сарае, так как домашние ошибочно считали, что на костылях он далеко не уйдет.
Впрочем, костыли он уже забросил и теперь ходил с палкой. Но это была не какая-нибудь обыкновенная палка, которой подпираются инвалиды и старики, а грозное боевое оружие, которое Лаптяня и палкой-то не считал, а назвал — бумеранг.
