Огурец чуть не уронил череп.
Лаптяня, даже не подобрав улетевший костыль, без передышки прискакал обратно.
Только Колюнька запел:
— А я знаю, это кто! А я знаю! Я его еще вчера видел!
От такого любопытства Мишаня почувствовал себя неловко, а Глебу хоть бы что: идет и ухмыляется, будто давно здесь жил, уезжал на время, а теперь вот приехал…
Подойдя, Мишаня козырнул атаману:
— Товарищ атаман, вот я привел новенького. Хочет записаться…
Все молча ожидали, что скажет атаман: сразу можно приниматься за толстяка, который, видно, лопух и баба, или с этим удовольствием малость повременить, покуда атаман изобретет для него штучку почуднее.
Гусь оглядел Глеба с ног до головы и снисходительно кивнул:
— Ладно… А откуда он здесь взялся?.. Жирный, как барашка.
Мишаня принялся рекомендовать новичка с самой лучшей стороны.
— Он приехал из Сибири, из тайги прямо. Он там в дупле жил. Ястреб у него был ручной… птиц носил… Брат тоже… Руслан. Здорово умеет говорить по-таежному. Потом он с кедра падал, со страшной высоты… Покажи им, Глеб!
Глеб поднял штанину и показал шрам. Все поглядели, а некоторые потрогали пальцем. Однако на атамана ни шрам, ни выдающиеся факты из Глебовой биографии особого впечатления не произвели. Он сказал:
— Ладно. Это дело мы еще разберем. Пускай идет с нами. Трогай!
Процессия двинулась к обычному месту купания, называемому Чертовой ямой.
Лаптяня сразу проникся к Глебу уважением и поскакал с ним рядом, чтобы подробнее расспросить, что переживал он, когда падал с кедра, и сравнить с собственными переживаниями в колодце.
Прекрасная речка Гусиновка текла среди прекрасных зеленых берегов!
Какая мягкая и сочная травка, пахучие и душистые веники росли на них! Какая тень была под ивами, какие студеные капли беспрестанно падали с их плакучих ветвей!
Какой белый и чистый песочек просвечивал сквозь воду и сверкал на солнце по берегам! Какие громадные стаи мальков резвились в чистейшей воде! Как трещали крыльями стрекозы!
Нет на свете речки лучше Гусиновки!
И до чего хорошо устроена: вся мелкая до колен, чтобы малыши могли купаться где хотят, ловить тряпками мальков, ничего не боясь, а для уважающих себя храбрецов имелась яма, широкая и такая глубокая, что в старинные времена, когда, по преданию, Гусиновкой могли плавать лодки, в ней даже лошади тонули, а человек и сейчас мог утонуть вполне свободно. Уже тонули Братец Кролик, Мишаня, сам Гусь и несколько мелких личностей.
Возможно, в яме и черти водились (иначе откуда взяться названию?), но в связи с развитием техники какие вымерли, какие переселились в более глухие и недоступные места. Одного тетка Федотьевна, квартирантка Братца Кролика, прошлой осенью своими глазами видела: он стонал и вздыхал в зарослях веников, а потом булькнул в воду и больше никогда не показывался — может, утопился с горя!..
Все посбрасывали одежду и начали валяться по песку перед первым окунанием в речку. Только Гусь, раздевшись, собственноручно снял с тележки свой трон и сел на него.
Палку с черепом воткнули на самом видном месте.
Посидев с минуту молча, Гусь придал своему добродушному лицу зверское выражение и крикнул:
— Огурец!
— Чиво? — независимо отозвался рыжий Огурец.
— Встань перед моими глазами!
— А чиво?
— Поди сюда, тебе говорят! А то сам встану, хуже будет!
Огурец нехотя встал, но близко не подошел, а остановился, в нескольких шагах, независимо отставив ногу.
— Ближе встань!
Огурец придвинулся на полшага:
— Ну…
— Ты там… говорят… на меня рисуешь?
— Чиво я рисую? — куражился Огурец. — Ничиво я не рисую и даже и не думал рисовать!..
— Лаптяня, рисовал он на меня?
— А как же! — отозвался Лаптяня. — Целую книжечку изрисовал. Сам мне показывал: и в виде гуся, и по-разному…
— Та-ак… А… похоже?..
— Сильно похоже и очень даже смешно! А где непохоже, там подписано… Он и Братцу Кролику на заборе нарисовал: заяц в шляпе курит! Прямо точь-в-точь похож!..
— Ничего не похож! — возмутился Братец Кролик. — А то б я стер! А то и стирать не стал — пускай… «Точь-в-точь…»
Но тут возмутлся сам Огурец:
— Почему же это не похож? Спроси хоть у кого, каждый скажет — похож! Чего бы ты понимал!
— Так вот, значит! — прервал спор атаман. — Ты эту книжечку мне принеси… немедленно чтоб.
— И никакой книжечки у меня нету… и не было никогда!..
— Нету?..
— Нету!
— Значит, нету? Русский воин Лаптяня!
— Здесь! — вскочил с песка Лаптяня.
— Казнить его! — приказал атаман, грозно показав на Огурца.
Лаптяня, взяв костыль за нижний конец, поскакал к Огурцу, но тот, не желая быть казненным, помчался прочь. Мишаня толкнул Глеба в бок:
— Понял? У нас большие строгости…
На бегу Огурец приостановился и мстительно прокричал, чтобы уязвить атамана:
— Га-га-га!
Атаман, забыв о своей важности, сорвался с трона и лично пустился вдогон, благодаря своим длинным ногам больше напоминая не гуся, а страуса. Однако Огурца он не догнал, вернулся и опять сел на трон, сказав:
— Ладно. Все равно не уйдет от моей могущественной руки!
Да Огурец уходить никуда и не собирался: он стал похаживать в отдалении, делая вид, что рвет и нюхает цветочки, дожидаясь, когда с атамана сойдет гнев и можно будет вернуться.
Отдышавшись, атаман спросил Глеба:
— Ну как? Очень испугался? Страшный я?..
Несообразительный Глеб, улыбаясь, покачал головой.
Атаман нахмурился:
— А ты бойся! Я грозный!.. Вот сейчас тобой займемся, посмотрим, что запоешь… Русский воин Лаптяня!..
Но заняться Глебом не пришлось, потому что кто-то крикнул:
— Тараканыч идет!
Вдоль берега неторопливо шел Иван Тараканыч в вышитой рубашке, со складным стульчиком в руке.
На Гусиновке он отличался своим умом, строгостью, уменьем обо всем рассуждать, всех учить, выражаясь при этом обстоятельно и научно.
Увидев диковинного мальчишку, Тараканыч сразу понял, что этот мальчишка приезжий, остановился около Глеба и, поведя рукой кругом, благожелательно сказал:
— Вот, молодой человек, это прямо курортное место, достойное современного внимания… Этот дикий, но исключительно привлекательный вид…
