налетай…» Его все рыбаки знают. Он уже столько лет…
Скоро прибежал Васек с яблоками. Сами они есть не стали: мол, и так оскомина. И я не стал: очень кислые. Поэтому Вовка съел их все до одного.
— Нина Николаевна не разрешает нам зелень есть, — рассуждал он, оглядывая яблоко, перед тем как целиком сунуть его в рот. — Потому что мы как будто от нее заболеем. Только она ошибается. Никакой от этого болезни ни в коем случае произойти не может! Вот, например, пошли мы раз с матерью к тетке в гости. И рос там около дома крыжовник — десять кустов, я сосчитал. Она говорит: «Поиграй, Вова, во дворе, вот крыжовником полакомись, правда, он еще зеленый…» Я говорю: «Ничего…» И пока они там толковали, да чай пили, да то-се, я все эти десять кустов объел до последней крыжовнинки! И напал на нее столбняк: ах, ах, да это невозможно, да в такое короткое время, да он заболеет… А я и не заболел! Нипочем я от этого не могу заболеть, хоть она и жди! Вот такое дело… А насчет этого торговца Мосеича я буду иметь в виду — как только появится у меня подходящее настроение насчет яблок… Ух, гляньте, да это летчики приехали! Бежим!
К другому берегу подкатил мотоцикл с двумя летчиками. Один слез, отвязал удочку, а другой поехал к Сосновке.
Мы побежали через мостик, и Вовка на бегу объяснил:
— Это тоже из лагеря. Знаешь, там, где клеверный луг и пасека… И там у них лагерь. Я там был. Они мне такую штучку подарили… алюминиевую. Страшно заковыристая штучка. Вся в дырках. Не знаю, куда ее приспособить!
Летчик уже закинул удочку в воду. Мы сели неподалеку, и Вовка все на него поглядывал: можно о чем-нибудь спросить? Вот тогда бы Вовка с ним поговорил! Летчиков он уважал больше всех, больше даже, чем моряков и водолазов.
Но этот летчик, по всему видно, был в плохом настроении: глядя на поплавок, морщился и бормотал что-то сквозь зубы.
Скоро опять затарахтел мотоцикл, подъехал его товарищ и сказал:
— Дома никого нет! А ждать — времени у нас с тобой, сам знаешь… Вот незадача! Может, обойдемся?
— Да что… — ответил первый. — Что за насадка для озера — кузнечик? Так… для провождения времени…
Вовка сорвался с места и подскочил к ним.
— Вам червей? Это мы можем! Эт мы устроим! Вот, глядите какие: первый сорт! Таких вы нигде не найдете, только у меня.
— Да, видим, видим.
Летчик усмехнулся, взял у Вовки банку и вынул из кармана полтинник.
— Не, держи. Хватит?
Вовка спрятал руки за спину и замотал головой:
— Не-е…
— Что — мало? — спросил летчик. — По-моему, у вас такая такса.
— У кого?
— Да у здешних.
— А я ре здешний. Я из лагеря!
Вовка подхватил удилище и побежал к мостику. Мы — за ним.
Летчики удивились, о чем-то поговорили, потом один пошел за нами. Но мы уже перешли мостик, а ему для этого пришлось бы снимать ботинки.
Он крикнул:
— Эй! Пацан! Пацан! Подожди, слышишь, что ль?
Но Вовка не обернулся. Он был красный и сопел носом. А навстречу нам уже шел вожатый Жора.
— Вы что по мостику бегаете?
— А то, что много развелось всяких спекулянтов! — зашумел Вовка, размахивая рукой, как оратор. — Никакой от них жизни нет! Так и торгуют, так и торгуют!
— Что такое?
— Червяками торгуют! Даже летчикам за деньги продают! Всякие Моисеичи-Колбасеичи!
Жора догадался:
— А-а… Это ты вон про кого… Действительно…
— Я ему покажу! — бесновался Вовка. — Даже летчикам, гадюка! Я ему устрою штучку!
— Я тебе устрою, — пригрозил пальцем Жора. — Попробуй только лагерь осрамить.
— Чем я его осрамлю?
— А вот своими штучками! Эти твои штучки давно всем известные.
— Нет, не известные! Я еще подумаю…
— Вот-вот, подумай. Это будет лучше. И по мостику не бегать! — сказал Жора и отошел.
А Вовка объявил:
— Пошел думать! Кто собирается приходить мешать, приставать, пусть лучше не приходит: сразу сосновой шишкой в лоб!
Он залез под самые нижние ветки сосны, росшей среди поляны, и замолк.
Впрочем, просидел он там недолго и скоро выскочил с криком.
— Ура-а-а!
Он испугал девчонок из второго звена, которые плели возле этой сосны венки из одуванчиков и не знали, что там спрятался Вовка.
Они разбежались и затараторили:
— Ой, да это Вовка!
— Откуда он взялся?
— Укусил его, что ли, кто?
— Вовк, ты не с ума начал сходить?
— Укусил! — кричал Вовка, гоняясь за ними по поляне. — Уже сошел! Всех кусаю! Гав-гав-гав!
Потом он, довольный, пошел в палатку, где жил Жора. О чем они там говорили — неизвестно, только Вовка вынес оттуда лист фанеры и отыскал нашего художника Сашку Рыбкина.
— Срочное дело! Очень важное, прямо государственное! Даже Жора разрешил! Вот с этой бумажки все самыми большими буквами спиши, да покрасивее, смотри! Нарисуй еще рыбу, червяков и все такое…
На бумажке было:
«Здесь находится учреждение „Снабчервяк“, которое снабжает всех граждан червяками первого сорта для насадки. Бесплатно. Работает без выходных, с 10 до 20 часов. Летчики — без очереди.
— А это всем гражданам будут давать? — спросил Сашка.
— Всем! — ответил Вовка. — Не видишь, что ль, написано?
— Значит, и мне?
— Смотря какой плакат получится! Если испортишь, то лучше и не жди! Поэтому старайся!
И Сашка постарался. Плакат получился очень хороший, а рыба была прямо как живая!
— Молодец! — сказал Вовка. — Можешь! Куда бы его прибить? Ага! Знаю!
Он прибил его на заборе возле самых ворот, под другим плакатом, где было написано: «Добро пожаловать!»
Лучше этого места и не найти; мимо ворот проходила дорога от станции к озеру.
Вовка отошел по этой дороге подальше и повернул назад, он шел медленно, поглядывая по сторонам, сорвал цветочек и нюхал его, насвистывая. Будто невзначай увидев свой плакат, он изобразил сильное удивление, пригляделся и прочел все, что было написано. Потом проделал то же самое, только с противоположной стороны. Потом взял у Жоры велосипед и проехал мимо на велосипеде. Он хотел еще остановить какую-нибудь машину, чтоб поглядеть на плакат из кабинки, да Жора ему не разрешил.
