– А что ты делаешь в Уэлсе? Ведь ты англичанин?
Снова тот же испуганный взгляд. Потом, после минутного колебания, мальчик ответил:
– Поклянись, что никому не скажешь. Похоже, ты человек порядочный.
– Клянусь, что никому никогда ничего не скажу. Удираешь от полиции?
– Нет, не совсем. Но если меня словят, то непременно упрячут в тюрьму.
– Ты не очень-то похож на бандита, – засмеялся Оуэн. – Что ты натворил?
– Сбежал от хозяина.
– Ну, это еще не так страшно, а?
– Но я должен был проработать в подмастерьях семь лет. Был заключен контракт, все по форме, как полагается. А если ты нарушаешь контракт, тебя могут отправить в тюрьму. Один мой приятель отсидел месяц в прошлом году.
Оуэн присвистнул:
– Скверно, что и говорить. А потерпеть семь лет ты не мог?
– Вот еще! Кормежка такая, что и свинью бы стошнило. И спать негде. Работа – четырнадцать часов в сутки, а жалованье – дунешь, и нет его. И так все семь лет, представляешь себе?
– От такого и вправду сбежишь. Где это было?
– В Герефорде.
– От самого Герефорда – пешком?
– Да. Погляди на мои ноги. Но я не жалею. Прошлую ночь спал в каком-то грязном сарае, и все равно там уютней, чем у хозяина.
Оуэн поднялся и произнес своим певучим валлийским говорком:
– Пора двигаться. Меня зовут Оуэн Гриффитс. Пойдем вместе?
– Давай. А меня – Том Стоун. Кстати, я… ты извини, что я обозвал тебя «грязным валлийцем».
Оуэн улыбнулся.
– И я зря обругал тебя вором. Когда человек подыхает с голоду, разве он вор, если даже и украдет? Вот если этакий жирный и краснорожий жрет яичницу с бараниной, когда ему уже и в глотку не лезет, он и есть настоящий ворюга.
– То же самое и я говорю! Представляешь себе – толстобрюхий судья отправляет в тюрьму человека только за то, что он стащил полбулки хлеба! А сам сидит за обедом часа три, потому что быстрее такой обед не съешь. И при этом считает себя честным.
Разговаривая, ребята шли через плоскогорье и вскоре достигли вершины, с которой им открылся вид на угольные долины Южного Уэлса.
В те дни большая промышленность еще не стала по-настоящему «большой». Поселки горняков – дымные, черные, страшные – еще не расползлись по всем долинам, еще не истребили их красоты.
Пирамиды над шахтами и дома вокруг них пока еще казались только черными оспинами на зелени равнин. Живые деревья еще шелестели листьями, птицы еще распевали в кустах, и горные потоки еще низвергались водопадами и растекались озерами – тогда еще в них можно было купаться.
Потребовалось пятьдесят лет, чтобы полностью изуродовать эту прекрасную землю. Пятьдесят лет, чтобы испоганить горные долины, чтобы покрыть луга грудами отработанной породы и шлака, чтобы вывести леса, вытравить траву, изгнать всех птиц до единой, чтобы превратить чистейшие реки в зловонные канавы, в которые заводы спускают ^мутную жижу.
Где были тишина, покой и солнце – там облака дыма закроют небеса, заскрипят угольные вагонетки, взвоют фабричные гудки. И весь этот ужас опустошения будет называться «процветание Южного Уэлса».
Оуэн и Том еще доживут до этого времени, увидят все собственными глазами. А уже после них, еще через пятьдесят лет, мимолетное «процветание» вдруг прекратится, а потом и забудется. Шахты? Закрыть их! Они больше не нужны, они не приносят дохода. Тысячи людей, что работали на шахтах? Они тоже никому больше не нужны. Но ведь они, кажется, голодают? А это никого не волнует – ни хозяев, ни правительство в Лондоне.
И вот загубленные долины, уже негодные для пашни, ненужные для промышленности, выброшены из жизни и из памяти.
Были люди, которые предвидели все это. Но их никто не желал слушать.
А пока целые семьи снимаются с насиженных мест, спускаются с горных пастбищ в долины, идут в шахты. Земля не дает им хлеба, может быть, они найдут его под землей? Может быть, шахты не так уж страшны? Ведь платят там чуть побольше, чем на фермах…
На пути Оуэна и Тома встал первый поселок. Одна-единственная улица – два ряда домов и узкие, проулки между ними, потому что каждый дом представлял собой, по сути, два дома, слепившихся спинами под одной крышей.
Какая-то женщина, увидев изможденные лица ребят, пригласила их войти: чайник только что закипел, и они могут попить чаю, если им хочется. Мальчики поблагодарили и вошли.
Даже Оуэн, привыкший к тесноте в своем доме, был поражен тем, что увидел. В Лланбедре хоть светло было, воздух был! А здесь, в этом домишке, зажатом с трех сторон стенами других домов, скудный свет проникал только через дверь.
Трое ребятишек жались друг к другу и к огоньку камина. Все трое выглядели нездоровыми и вялыми, но
