Эмир же, будучи человеком мягким, лишь улыбнулся Гирику. Тот сказал ему:
– Однажды моя бабушка Торфи Черная махнула клюкой на деревянный шпиль веднесберийской церкви, и он тут же упал на землю. Все дело было в том, что тамошний священник в своих молитвах совсем не уделял внимания Одину.
В Клиобери, что в Шропшире, произошло почти то же самое, но на этот раз клюка у нее была поменьше, и поэтому она не смогла отломить шпиль. Зато он загнулся наподобие штопора, да так и остался по сей день.
– Таланты этой дамы очень пригодились бы в иных походах, в которых мне доводилось участвовать, – заметил эмир. – Похоже, ее клюка была получше осадных машин.
– Послушай, – проговорил Гирик, беря Харальда за рукав. Он запрокинул голову и пронзительно крикнул: – Хор-Хор-Хек-Кек-Кек! Хор-Хор-Хек-Кек-Кек!
Вспугнутые этим криком, птицы с шумом взмыли в небо и закружились у них над головами.
– Здорово! – сказал Харальд. – Но я-то тут причем?
– Я хочу, чтобы и ты научился так кричать, – ответил Гирик.
Харальд поначалу не соглашался, но эмиру это показалось забавным, и он принялся уговаривать норвежца:
– Не упрямься, порадуй Гирика. Давай вместе попробуем.
Они принялись упражняться, подражая крику Гирика, и вскоре научились вспугивать птиц так же хорошо, как и он.
– Ну ладно, Гирик. Пошутили и хватит, – проговорил, наконец, Харальд. – Битый час кричим, а зачем, ты так и не объяснил.
– Это боевой клич большого ястреба, – ответил Гирик. – Так он кричит, когда видит врага и желает с ним сразиться.
– Как много нового я сегодня узнал! – заметил Харальд. – Ты поведал мне, как сбивать шпили с церквей и как кричать ястребом. Чего еще желать? Воистину такое знание дороже золота.
Гирик надулся и долго молчал. Потом повернулся к Харальду:
– Смейся, смейся. Плевать я хотел на твои насмешки. Вымахал здоровенный детина, а умишка не нажил. Видать, все в мышцы пошло. Большего олуха свет не видывал. И если тебе суждено когда-нибудь взойти на английский престол, я расскажу своим соплеменникам-англичанинам, что у них за король.
– Скажи, отчего ты так сердишься, Гирик? – спросил эмир. – Я вряд ли когда стану королем Англии, так что не смотри на меня волком.
Тогда Гирик все рассказал:
– Уснул я у колодца во дворе дворца, и мне приснилось, что Харальд лежит в какой-то высеченной в скале яме весь в крови, одежда вся изорвана, а над ним стоят с дюжину воинов, тычут в него копьями и смеются над его мучениям.
Харальд утер пот с лица (было очень жарко).
– Это просто дурной сон. Воинам часто снятся дурные сны, особенно перед битвой. К тому же, ты слишком много ешь и пьешь. Немудрено, что тебе приснилось такое.
– Немудрено, говоришь? – вскинулся Гирик. – Так вот, послушай, у тех воинов с копьями на шлемах вместо плюмажей были лисьи хвосты. А хуже всего то, что в руках у тебя не было меча. Что ты теперь скажешь?
Харальд побледнел и облокотился о дерево, как будто лишившись сил.
– Хорошо, что ты рассказал мне об этом, брат. Отвили напали на меня безоружного и разделались со мной высеченной в скале яме.
Он обернулся к эмиру:
– Скажи-ка, друг, имеются ли здесь на острове такие ямы?
Бунд кивнул.
– Да, здесь их великое множество, в основном при больших крестьянских усадьбах и замках. В них зимой хранят зерно.
– Значит, мне надо держаться подальше от закромов и все время иметь при себе меч, так, Гирик? – спросил Харальд.
– Я еще не все тебе рассказал, – проговорил тот. – В конце один из них, тот что приезжал во дворец с посланием, бросился на тебя с топором. Что он сделал потом, я тебе не скажу.
Харальд улыбнулся и похлопал его по плечу.
– Спасибо, брат, можешь не говорить. Я и так догадываюсь.
Гирик взял его за руку и заговорил, всем своим видом показывая, что сейчас не до шуток:
– Тут я проснулся и сразу же решил помолиться за тебя. А когда встал на колени возле колодца, мне показалось, что моя бабка Торфи Черная шепчет мне из могилы: «Ты, внучек, должен научить норвежца боевому кличу ястреба. Да смотри, чтобы он научился как следует. Это умение может спасти ему жизнь!» Я пообещал ей все исполнить, как она велела, и со всех ног пустился сюда. И что же я получил в благодарность за свои труды?
– Прости, брат, я от души раскаиваюсь в своих необдуманных словах. Когда я в другой раз проявлю такое же скудоумие и не сумею осознать важности того, что ты говоришь, дай мне затрещину, чтобы в мозгах у меня прояснилось. Обещаешь?
