самые сливки, их объединял общий интерес – страсть к игре, поэтому вечера обычно проходили очень удачно. «Что за молодчага!…» – похваливали партнеры Мартину, но не ухаживали за ней. Ничто в ней не располагало к этому. Если бы в один прекрасный день Мартине пришла в голову безумная мысль пойти к кому-нибудь из этих людей, мужчине либо женщине, и объявить им: «У меня неприятности…», или «Я больна…», или «Мой муж мне изменяет, я несчастлива…», они бы, без всякого сомнения, несказанно изумились. Мартина постепенно стала чем-то таким же безличным, как и сама игра в бридж.
Была еще Жинетта, Мартина помнила, что Жинетта не оставила ее в беде, когда мадам Дениза ее прогнала. Но с Жинеттой нелегко дружить, она стала настоящей истеричкой – то рыдает и осыпает вас поцелуями, то ругается… У нее вечные неприятности с сыном, которого за плохое поведение выставили из лицея. «Ты и представить себе не можешь, что за ужас современная молодежь!» Если даже и так, разве это повод, чтобы с такой легкостью переходить от смеха к слезам и наоборот. Разгадка, наверно, кроется в мужчине, с которым, как обычно у Жинетты, дело не ладится. Иногда она становилась просто отвратительной, ведь дошла же она до того, что спросила у Мартины:
– Почему ты не разводишься?
Мартину словно молнией поразило. Она-то никогда не думала о разводе, но, если уж эта мысль пришла в голову постороннему человеку, она может прийти и Даниелю. Мартина так редко видела Даниеля, он жил на ферме, работал. Но ей не известно, может, он бывает в Париже, не заезжая к ней; откуда она знает, нет ли у него и на ферме каких-нибудь привязанностей. Когда он бывал у нее, то почти никогда не оставался на ночь, а любовью занимался так, как отбывают повинность. Все эти мысли, словно молния, поразили Мартину.
– Почему ты задала мне такой странный вопрос? – накинулась она на Жинетту.
– Странный? Мне он кажется естественным. Вы не живете вместе. Вам обоим надо начинать жизнь заново. Ты знаешь, я об этом говорю для твоей же пользы… Любой здравомыслящий человек тебе скажет то же самое. Все равно дело этим кончится, хочешь ты или не хочешь, так уж чем раньше, тем лучше. Тебе не двадцать лет. Чем позже это случится, тем труднее тебе будет найти другого мужа, все время станут попадаться уже женатые… Как мне.
Они не жили вместе, это верно. Но что это меняло? Для Мартины – ничего. Другой муж… Начать жизнь заново! Это смешно, это убийственно!
– Ты ничего в этом не понимаешь, бедняжка Жинетта! – сказала она высокомерно.
– Ты так думаешь? – Жинетта рассмеялась. – Ну, знаешь, я ведь для твоей же пользы…
Когда Жинетта ушла, Мартина подбежала к зеркалу. Сотни миллионов женщин так поступают испокон веков, разглядывая себя в воде, в металле, в стекле зеркал… безжалостным, внимательным взором вглядываясь в свое поблекшее отражение. Видит бог, Мартина знала свою внешность, свои волосы, свой рот, брови, овал щек; она подолгу занималась изучением того, что больше идет к ее золотистому цвету кожи, к ее фигуре… Она знала свое тело вдоль и поперек, знала каждый его изгиб, знала, как оттенит ее губы помада, с каким мраморным величием будут падать складки от пояса вниз, как облегающее трико подчеркнет ее грудь, привлекая к ней взгляды, а длинные ноги, выбрасываемые на ходу, заставят кружиться юбку…
«Ника Самофракийская!» – говорил Даниель… «Богиня!» – говорил Даниель… «Русалка!» – говорил Даниель… Это было давно. Мартина смотрела на себя в зеркало: вот она, вся с головы до ног. Как будто ничего не переменилось: безупречная чистота лба, овал щек, линия бровей… Появись хоть намек на морщинку, можете быть уверены, Мартина сразу бы заметила, она так внимательно разглядывала себя каждый божий день… Морщин не было. Дело не в этом. Не из-за какой-то там морщинки Мартину вдруг как током ударило: ей уже не двадцать лет! И это видно! Ей уже не двадцать лет! Мартина смотрела на себя… Она что-то упустила, что-то незаметно просочилось, пробралось, видно, она не убереглась. Мартина откинулась назад, сначала отошла от зеркала, потом снова резко повернулась, чтобы захватить себя врасплох. Она себя не узнавала! Кто эта женщина с нездоровым цветом лица, с жестким напряженным взглядом? Она очень внимательно рассматривала все в отдельности, но упустила целое. Она не приобрела морщин, но что-то потеряла… мягкое, нежное, женственное. Мартина попробовала улыбнуться, обнажила свои здоровые, крепкие, белые зубы… но верхняя губа как будто стала тоньше, челюсти выдавались сильнее. Мартина неожиданно вспомнила своих сводных братьев, этих веселых лягушат… когда она улыбнулась, вдруг проглянуло фамильное сходство! Старость подкралась к ней, она грызла, сосала ее, как червяк, проникший в спелый, красивый, сочный плод…
Мартина легла спать в восемь часов, не совершив вечернего туалета, разбросав одежду по ковру… Она заболела, это ясно. Ее тошнило, как во время качки на пароходе. Пришлось бежать в ванную. Какая тоска! Она снова легла. Развод. Если эта мысль пришла в голову Жинетте, другие, наверно, тоже так думают, люди говорят между собой: почему они не разводятся? Может быть, Даниель хочет с ней развестись? Оставить ее навсегда! «Пресвятая дева…» Мартина прижала руки к груди, но страшная, режущая боль в печени отвлекла ее от горестных мыслей: у нее просто печень не в порядке, вот оно что. И нет телефона, некого послать за доктором.
Боль утихла. На вид – уже не двадцать лет… потому только, что она больна. Все дело в этом. «Тебе уже не двадцать лет…» Как она это сказала. Жинетта. Помимо смысла, было еще в этой фразе нечто неотвязно преследовавшее Мартину… интонация… Интонация Даниеля! Да! Точно, Жинетта и Даниель! Мартина испытала необычайно горькое чувство, оно пронизало все ее тело; так стакан, который уронили, весь разлетается вдребезги. Из чего же она сделана, почему куски держатся, не распадаются… из плексигласа… Прогресс!…
Как в приходо-расходной книге, Мартина начала проверять столбцы, дней и часов: приезды и отъезды Даниеля, посещения Жинетты… слова, свидания, интонации… Подобно всем обманутым женщинам, она поздно спохватилась. Она была доверчива, глупа, хорошо относилась к этой девке Жинетте. К этой девке, о которой в «Институте красоты» говорили, что непонятно, как она умудрилась попасть туда, ведь там все женщины были порядочные, хорошо воспитанные… Уличная девка! Но мужчины любят проституток, бесстыдниц, которые бегают за ними, набрасываются на них и делают с ними бог знает какие гадости… Как ее мать Мари, все равно с кем! Даниель сам никогда бы не унизился… Она обратится в полицию, должны же существовать законы против женщин, разрушающих семью… Жинетта! Солдатская девка, спавшая с немцами! Почему ей не обрили голову, терпимость французов позорна… Даниель! Что она воображала? Что он ограничивается их случайными встречами? Все эти годы… Что она знает о нем, о людях, с которыми он встречается… О чем она только думала? Ни о чем, она ни о чем не думала, она была так далека от мысли… Разве думаешь о своей смерти? А если начнешь думать, то как же жить? Как ей жить теперь с этой мыслью? Тогда что же… покончить с собой? Устраниться, а они пусть продолжают? Уступить место Жинетте? И другим, всем другим?…
Мартина встала. Печень успокоилась, но у нее кружилась голова, черные круги плыли перед глазами. Да и куда идти? Ее ждали на партию бриджа у мадам Дюпон, племянницы министра. Но ведь там Жинетту не задушишь, руганью душу не отведешь, Даниеля не встретишь… Сказать бы ему все, что накопилось у нее на сердце с самого детства, с тех пор как он с победоносным видом проезжал по деревне, уверенный в том, что девчонка – ну да, она тогда была девчонкой принадлежит ему душой и телом. А он плевал на нее. Жестокий
