и блестящий, как его мотоцикл, сильный, в каске, в сапогах… Значит, он думает, что так просто от нее отделаться? Она ему еще покажет!
XXVII. Крик петуха
Даниель ехал к Мартине, не переставая думать о ней… Об анахронизме ее любви… Когда Даниель в первый раз очутился с Мартиной в комнате отеля, он почувствовал, что перед ним разверзлась бездонная пропасть страсти, непроглядной, как лес ночью. Мартина стояла на опушке этого темного леса, завлекая путника. Даниель последовал за ней в лес – ведь он мужчина! В XX веке не верят в призраки, Даниель был ученый, но ученый-романтик. Ему показалось тогда, что Мартина увлекает его за собой в таинственный край, населенный фантастическими существами. Ее страсть не была страстью серийной, пластмассовой, в ней ощущалось что-то извечное, нетленное, неповторимое. Даниеля как человека не совсем обычного – он ведь был крестьянин и в то же время рыцарь – восхищала стойкость и непоколебимость. Он женился на Мартине. И тотчас же все переменилось, как в сказках после крика петуха на заре или крестного знамения: колдовство рассеялось, все приняло обычные житейские формы. Его жена, Мартина, превратилась в обыкновенную мещанку, сухую, эгоистичную. Желания у нее были пластмассовые, а мечты нейлоновые. Его Мартина-пропадавшая-в-лесах очутилась среди современных удобств, с относительно хорошим заработком и безотносительно большими долгами, дурацкими заботами и таким узким кругозором, что просто диву даешься, как она могла существовать, не натыкаясь на каждом шагу на стены своего удивительно тесного мирка. А ведь Даниель восхищался когда-то ее умом, ее способностью ориентироваться в самых различных областях жизни… и в торговле, и в искусстве она очень быстро усвоила так называемый хороший тон и научилась правильно говорить… Теперь он видел, что все это только благодаря ее исключительной памяти; лошади, например, память вполне может заменить ум, но для человека… То, что Мартина была бы способна выучить наизусть малую и даже большую энциклопедию, ничего не доказывает. В конце концов она просто одержимая, и Даниель принадлежит к числу ее маний наряду с приверженностью к порядку, опрятностью, бриджем. Ах, чего только не внушаешь себе, когда ты молод и влюблен в необыкновенно красивую девушку! Жинетта права, Мартина суха и неприятна, как удар хлыста, она ничего и никого не любит, кроме своего комфорта. Жинетта говорила еще, что Мартина именно потому подурнела, что в ее внешности начала явственно проступать бессердечность… а сердца у нее нет – это ясно, а то бы она давно почувствовала, что Даниель ей изменяет. Жинетта, та – обыкновенная бабенка, каких тринадцать на дюжину, не без приятности, нежная, мягкая, и у нее, наверно, есть сердце, ведь она прекрасно чувствовала измены Даниеля. Она ревновала, устраивала ему сцены. Неужели она воображала, что он будет сохранять ей верность! Мартине он был верен довольно долго, сначала потому, что любил ее, потом уважая ее любовь к нему… Но Жинетта не была ни первой, ни последней женщиной, с которой Даниель изменял Мартине после того, как он перестал искать ее в лесах и убедился, что она окончательно погрязла в комбинированном гарнитуре. Если не считать Мартины, то отношения с женщинами не составляли для Даниеля проблемы, а ведь на ловца и зверь бежит.
Вот приблизительно каковы были мысли Даниеля, когда он вел машину. Через неделю он отплывал в Нью-Йорк и собирался пробыть в Америке год или даже больше, чтобы сравнить американские методы выращивания и использования роз с французскими. Мсье Донель старший заметно постарел, Даниелю надо торопиться с этим путешествием, пока еще была возможность отлучаться. Донеля из садоводческой фирмы Донелей ждал радушный прием у садоводов любой части света, а Даниель Донель, внук славного Даниеля Донеля, к тому же стал уже и сам известен своими выдающимися работами по генетике, и одна из крупнейших фирм, культивирующих розы в Калифорнии, пригласила его заняться у них опытами. Эта фирма выращивала 17 миллионов розовых кустов в год, в то время как все французские садоводства, вместе взятые, выращивают лишь 15 миллионов! Там исследования и эксперименты производятся в широчайших масштабах, так как для этого имеются неограниченные возможности. А потом, по возвращении, Даниель возглавит «Садоводство Донеля», Эти планы были выработаны им совместно с отцом. Даниель не знал, как примет Мартина известие о его отъезде. Он осторожно скажет ей, что уезжает ненадолго, очень скоро вернется обратно. Он мог бы уехать и не попрощавшись с ней, но не было бы ли это похоже на бегство? С Мартиной никогда заранее нельзя знать… Она может просто сказать: «Ах, ты уезжаешь…» и заговорить о другом; но точно так же она способна и заявить: «Я тебя не пущу» или «Я поеду с тобой»… Правда, последнего варианта нечего бояться: у Мартины нет ни паспорта, ни визы. Но Даниелю хотелось избежать подобного разговора. У него уже был один – с Жинеттой.
Он остановил машину перед домом Мартины. После сцены у Жинетты он так устал, что решился на этот раз воспользоваться лифтом – несгораемым шкафом, которого он обычно избегал. Было около одиннадцати часов вечера. Мартина, должно быть, еще не вернулась со своей ежедневной партии бриджа. Только бы ему не застать игроков у нее дома! Если никого нет, он подождет. Он останется ночевать, и, если ему удастся заснуть до прихода Мартины, он сможет отложить разговор об отъезде до утра. Две сцены одна за другой – многовато, к тому же утром больше шансов на то, что все сойдет гладко. Мартина, всегда пунктуальная, будет спешить на работу.
Даниель открыл дверь своим ключом. Направо, в спальне, горел свет, налево была распахнута дверь в кухню, тоже освещенную. Даниель позвал:
– Мартина! – и вошел в спальню. Там царил странный беспорядок: на полу валялась одежда, постель была смята…
Мартина вышла из ванной в ночной рубашке, с растрепанными волосами, осунувшаяся.
– Что тут происходит? – Даниель с удивлением смотрел на Мартину, оказавшуюся в таком необычном для нее виде.
– Я больна, – Мартина повалилась на постель.
– Что с тобой? Что у тебя болит?
– Видимо, печень…
– Ложись как следует, под одеяло!… Надо тебе что-нибудь? Грелку?
Мартине понадобилось бы все что угодно, лишь бы Даниель занялся ею. Грелка, которую он ей принес, была бальзамом на ее раны, и то, как он поправил одеяло, подобрал с пола одежду, поставил рядом ее туфли, одну из которых нашел под стулом, а другую у двери… «Видно, очень тебе было больно, – говорил он, – ты не измерила температуру? Не позвать ли все-таки доктора?» А может быть, он все еще любит ее? И не изменял ей ни с Жинеттой, ни с другими? Интонация еще не очень большая улика, ее не приняли бы во внимание на суде. Даниель расхохотался бы, назвал бы ее сумасшедшей. Грелка разливала по телу Мартины блаженное тепло, и оно подступало к самому сердцу. Даниель растрогался, увидев на глазах у Мартины слезы.
– Тебе все еще больно, моя девочка-пропадавшая-в-лесах?
– Нет, я плачу потому, что мне уже не так больно…
Даниель понимающе покачал головой.
– Какая гадость эти приступы печени… Я тебе приготовлю чаю.
