Гудронированные дороги, тоже недавно проложенные, то и дело пересекали ту, по которой он шел, и казалось, будто на склон высокого холма была накинута черная блестящая сеть. А сам склон был покрыт каменной осыпью и мелким шифером, среди которых пробивался еще не зацветший вереск, колючий кустарник, мох… На небе, становившемся с каждым шагом все неогляднее, все синее, громоздились огромные, белые завитки, хорошо взбитые перины, незаметно теряющие перья, легкие, уносимые вдаль. Солнце припекало всесильнее и сильнее, как будто, подымаясь на холм, Жюстен и впрямь приближался к светилу.
Он подымался уже больше часа. Надписи «Кемпинг „Дохлая лошадь“ появлялись при каждом пересечении дорог, но иногда две стрелки указывали два разных пути к лагерю, значит, можно было идти по желанию той или иной дорогой, все дороги вели в лагерь!
Должно быть, и в самом деле большой лагерь… Выше, среди обломков скал, стали появляться недавно посаженные ели, уходившие корнями в вересковые заросли. Принялись они плохо, и хвоя у них была облезшая, словно шерсть у зверей в зоопарке. Дорога круто повернула. Среди нагромождения камней и зарослей колючего кустарника Жюстен заметил что-то похожее на грузовик, прикрытый брезентом. Он остановился, чтобы получше разглядеть это странное сооружение. Оно походило на газетный киоск, на маленький выставочный павильон… Что бы это могло быть? С виду напоминает предмет домашнего обихода, только непомерно разросшийся, не то утюг, не то деревянный башмак. Из чего он сделан? Из папье-маше? Из пластмассы? Краски, поначалу, очевидно, яркие, поблекли со временем, приобрели грязноватый тон. Маленькие оконца с занавесочками… Кто, кроме персонажей из мультфильмов, мог обитать в этом странном и дрянном домишке? Жюстен решил во что бы то ни стало разглядеть на обратном пути этот домик поближе. А сейчас ему не терпелось подняться выше, посмотреть кемпинг, оттуда, вероятно, откроется еще более величественная картина. Вскоре гигантская надпись, прибитая к двум столбам, с огромными, как на рекламе, черными буквами по белому полю, возвестила:
На обширном плато тесно, тесно стояли палатки. Дорога, которая привела сюда Жюстена, шла дальше по краю плато в сторону обрыва. Повернувшись спиной к лагерю, Жюстен долго смотрел на расстилавшийся перед ним пейзаж, поистине великолепный: каменистые склоны, преломляясь под самыми неожиданными углами, спускались к широким светлым пятнам лесов, а дальше ровно и плоско лежали необозримые поля, и все это замыкалось у линии горизонта легчайшим кружевцом рощ… Что за страна Франция! Стоит пройти три шага, и перед тобой открывается совсем новый пейзаж, столь непохожий на предыдущий, что кажется, будто ты попал в другую страну, и все-таки это та же Франция, все та же Франция! Резкий ветер парусил непромокаемый плащ Жюстена, гнал тучи песка, пыли. Жюстен, пригнувшись, пересек дорогу. Он вступил на территорию самого кемпинга.
Ни души… Очевидно, сезон еще не начался, лагерь не открыли, даже не подготовили к приему гостей. Неровная площадка, вся в ухабах и рытвинах, была покрыта пучками пожелтевшей прошлогодней травы, выцветшие полы палаток подметали землю, словно подолы длинных обтрепанных юбок. На выстроившихся в ряд прямо под открытым небом умывальниках облупилась краска, и ржавчина покрыла все, что было ей– подвластно. Огромный высохший бассейн с цементным изрядно потрескавшимся дном… Ветер громко щелкал дверями спаренных ватерклозетов, стоявших группками по десять в ряд, прямо кордебалет! Все это было рассчитано на толпы людей, и сейчас особенно остро ощущалась бескрайность этого пространства и полное запустение. Дойдя до коричневых палаток, оставшихся от американской армии, – до этих просторных мрачных дортуаров, – Жюстен почувствовал даже что-то похожее на дурноту. Он постарался было представить себе толпу отдыхающих, игры, крики, юные тела, позолоченную загаром кожу, но ничего не получилось. К тому же надоел ни на минуту не стихавший ветер. Жюстен побрел по узким проходам между палатками в сторону дома, где, по всей видимости, в разгар сезона помещалась администрация лагеря. Довольно большой двухэтажный дом, скучный белый куб, явно брошенный, как м весь лагерь, на произвол судьбы. Однако ставни были открыты и в оконных рамах поблескивали стекла неживым блеском искусственного неподвижно вытаращенного глаза. Жюстен подошел поближе и толкнул на всякий случай дверь с надписью «Бар» в полной уверенности, что она заперта на замок, но дверь услужливо распахнулась. Жюстен удивился.
Остановившись на пороге, он разглядывал комнату: мерзость запустения, пластмассового, пыльного.
– Есть тут кто-нибудь? – крикнул Жюстен; подождал с минуту и снова крикнул: – Никого нет?
Ясно, никого. Жюстен вошел. Кто-то, видимо, пытался сорвать резиновый ковер, и на полу еще виднелись обрывки резины, словно лохмотья нечистой кожи на изувеченном теле. Прилавок бара помещался в застекленной части, солнечные лучи золотыми волнами вливались в комнату, и даже пыль на окнах не была им помехой; они играли на гранях пустых бутылок, валявшихся за прилавком, на груде битого стекла, играли на палисандровой фанере, покоробившейся, растрескавшейся, продавленной… Букет искусственных роз увядал в этой духоте, еще отдававшей алкоголем, словно к вам слишком близко наклонился подвыпивший человек. Жюстен решил, что с него хватит, и заторопился навстречу ветру.
Усевшись на пустой ящик, привалившись к стене дома, он долго любовался пейзажем, наслаждаясь чудом, сотворенным небом и землей.
Когда он отыскал наконец ресторан, час завтрака уже прошел. Отыскал в буквальном смысле слова, ибо десятки раз сбивался с пути на этих новеньких, похожих друг на друга дорогах; в конце концов он спустился с противоположной стороны и, очутившись внизу, вынужден был обогнуть весь холм и искать этот чертов ресторан, название которого он забыл спросить.
Поэтому он с особым удовольствием уселся за стол, где его уже ждали красиво расставленные закуски. Он проголодался, и все казалось ему необычайно вкусным. Ему понравился даже метрдотель, успевший надеть безукоризненно белую куртку и сразу же своим тончайшим, истинно метрдотелевским нюхом угадавший, что этот посетитель в непромокаемом плаще и мешковатом костюме – «важная птица». И так как в будние дни зал ресторана почти пустовал, метрдотель занялся Жюстеном, огорченно вздохнул, когда тот отказался от овощей и десерта, а за кофе, когда Жюстен обратился к нему с вопросом, с явным удовольствием поддержал разговор. Лицо у него было славное – настоящий отец семейства – и большие натруженные ноги. – Кемпинг там наверху? Да тут целая история! В этом краю полно туристов, отдыхающих, на каждом шагу кемпинги – и здесь и по всему течению реки… Все мечтают забраться повыше, но наверху воды нет. А ведь там так хорошо, оттуда и вид замечательный, да и комаров меньше. Словно и впрямь ты в настоящих горах! Летом воздух свежий, чистый… И меньше гадюк, чем, скажем, в кемпинге «Под открытым небом», хотя он расположен тоже в очень живописном местечке среди утесов, но там водятся гадюки; сколько бы ни уверяли, что гадюк там нет, есть они там. Каждому хотелось забраться повыше, и об этом говорили, говорили, но все упиралось в отсутствие воды… Пока наконец не появился в наших местах человек с размахом. С ним, с этим дельцом, целая история вышла, мсье… На первых порах он всем внушил доверие. Приехал он к нам вовсе не затем, чтобы дела делать, просто наслушался разговоров насчет идеальных условий для кемпинга там наверху. Он купил замок «Вэз», просто чтобы там поселиться, и посмотрели бы вы, как он его отремонтировал! Ведь замок-то был развалина… Все в один голос говорили, что это безумие, тут любого состояния не хватит! И представьте, такую развалину превратили прямо а игрушку! Во сколько это ему, барону, влетело – это уж другой вопрос… По меньшей мере десятки миллионов. Он сюда к нам часто заглядывал, завтракал, обедал… и гостей с собой приводил. Сразу видна порода! Настоящий папа Пий XII: нос орлиный, сам высокий, тонкий, чуть сутулится.
– А сколько ему лет? – спросил Жюстен, стараясь представить себе барона.
