— В таком случае Лена хитрее всех нас. Она смеется целыми днями — ей просто некогда плакать.
— Что ты, Мак?! — воскликнула Лена со смехом. — А над твоими остротами? Это же чистые слезы! Ох, мальчики, плохо острить вы умеете, а никто вот не догадается купить билет в театр, пригласить своих — ну, скажем, подруг по учебе. А? Вы не бледнейте, это можно в календарный план внести как культмассовую работу. И для отчета пригодится.
— А мы не бледнеем, — сказал Вадим, который, лежа на полу, рисовал карикатуру. — Вот возьмем да и купим!
— А вот слабо!
Спустя мгновение Вадим поднял голову и увидел, что Лена смотрит на него. Он задержал свой взгляд в ее глазах — ясно-карих и как-то серьезно поддразнивающих — немного дольше, чем этого требовала шутка. И усмехнулся своему внезапному решению.
На следующий день в городской кассе Вадим купил два билета на ту самую вещь, о которой говорили.
— Вот твой билет. На субботу, — сказал Вадим на другой день, подойдя к ней в коридоре института.
Лена ничуть не удивилась.
— Серьезно? Вот молодец! — Она даже рассмеялась от удовольствия. — Сколько я тебе должна?
— Ничего, пустяки.
— Какие пустяки? Ты покупал билеты?
— Нет, ну… Ничего ты мне не должна.
Лена решительно качнула головой и протянула билет обратно:
— Тогда я не пойду. Новости еще!
— Ну хорошо… — Вадим вдруг смутился. Он подумал, что, может быть, надо уменьшить цену, но потом решил, что это будет вовсе глупо. — Билет стоит восемнадцать рублей. Я думал, что лучше поближе…
— Чудесно! Я тебе отдам в стипендию — согласен?
Ну конечно, он был согласен!
— Я так рада, Вадим, — сказала Лена улыбаясь. — Правда! Я давно не видела ничего веселого.
…И вот он стоит, запыхавшийся и не очень смелый, с только что зажженной папиросой в зубах, перед знакомой дверью. Он был у Лены однажды по делам стенгазеты. Но тогда… Тогда-то он ни о чем не думал и трезвонил в квартиру, как к себе домой.
Ему открыла мать Лены, Альбина Трофимовна, миловидная и еще не старая женщина с белокурыми косами, уложенными вокруг головы короной, — эта прическа еще более молодила ее, — и с очень черными ресницами.
— Здравствуйте, здравствуйте! — сказала она, приветливо улыбаясь. — Снимайте пальто, Вадим, проходите. А Леночка только встала, спала после обеда.
— Как? Она еще не готова?
— Не беспокойтесь, Леночка умеет очень быстро собираться. Не в пример другим девушкам.
Пока Лена с помощью Альбины Трофимовны одевалась в своей комнате, Вадим сидел на диване в столовой и перелистывал свежий номер «Огонька» — не читалось. Он отложил журнал. Он был взволнован — но вовсе не тем, что грозило опоздание в театр и надо бы, наверное, уже ехать в метро, а Лена все еще наряжалась… Нет, он и думать забыл о часах. Пристально и внимательно оглядывал он эту комнату с нежно-сиреневыми обоями и легким, как облако, розовым абажуром над столом, тяжелый буфет, пианино, на котором выстроилась целая армия безделушек и лежала заложенная ленточкой книжка в старомодном, с мраморными прожилками, переплете — Вадим издали прочитал: Данилевский. «Наверное, Альбина Трофимовна увлекается, — подумал он, — Лена говорила, что ее мать очень много читает и особенно любит историческое». И Вадиму почему-то понравилось то, что Альбина Трофимовна увлекается Данилевским (хотя узнал бы он это о своей матери — наверно бы посмеялся), и вообще она показалась ему приятной, образованной женщиной и очень красивой — похожей на Лену.
Все в этой комнате, до последней мелочи, казалось Вадиму необычайным, исполненным особого и сокровенного смысла. Ведь здесь живет Лена, здесь она завтракает по утрам, торопясь в институт и поглядывая на эти часы в круглом ореховом футляре, и вечером сидит за чаем, и лицо ее — смугло-розовое от абажура, здесь она играет на пианино, читает, забравшись с ногами на диван — вот так же сидит она в институте на подоконнике, поджав ногу… И Вадиму никуда вдруг не захотелось уходить отсюда — зачем этот глупый театр, что в нем? — он с радостью отдал бы оба билета Альбине Трофимовне, лишь бы остаться здесь, побыть хоть немного с Леной вдвоем.
В это время из соседней комнаты раздался веселый, повелительный голос Лены:
— Вадим! Можешь войти!
Он взглянул на часы — прошло пятнадцать минут, на первое действие они безусловно опоздали.
Лена стояла перед зеркалом в длинном темно-зеленом платье, оттенявшем нежную смуглость ее обнаженных рук и открытой шеи. Она казалась в нем выше, стройнее, женственней. Вадим, удивленный, остановился в дверях — он и не знал, что она такая красивая.
— Вадим, скорее советуй! Что лучше: эта брошка или ожерелье? — Она повернулась к нему, приложив к груди круглую гранатовую брошь, и кокетливо склонила голову набок. — Ну, хорошо?
Глядя не на брошку, а на ее светлое и радостное лицо, Вадим сказал убежденно:
— Хорошо, очень хорошо, но первое действие погибло.
— Так я же давно готова! — воскликнула Лена, беря с подзеркальника флакон духов и капая себе на ладонь. Она быстро провела ладонью по груди, потом капнула еще и так же быстро пошлепала себя за ушами. — За ушами дольше держится, знай, — объяснила она деловито. — Тебя подушить?
— Нет, не люблю.
Наконец они оделись, попрощались с Альбиной Трофимовной и вышли на улицу. К подъезду вдруг подкатила «Победа», остановилась, и из машины быстро вышел человек в широком черном пальто и в шляпе. Лена подбежала к нему.
— Папка! Можно нам доехать до Маяковской? Мы опаздываем в театр, а это Вадим Белов из нашей группы, познакомься!
Человек в шляпе молча пожал руку Вадиму и сказал без особого сочувствия:
— Опаздываете в театр? Это неприятно… Я не знаю, спросите у Николая Федоровича, если он согласится, пожалуйста. Если у него есть время.
Вадим как будто почувствовал в его тоне сдержанное неодобрение, и ему показалось даже, что Медовский поздоровался с ним не слишком дружелюбно. Лена принялась уговаривать шофера, называя его «Коленькой» и «голубчиком», и дело решилось в две секунды.
Они быстро сели на заднее сиденье. Вадим захлопнул дверцу, и машина понеслась. Замелькали освещенные окна, фонари, неразличимые лица прохожих… На повороте их качнуло, и Лена на мгновение прижалась к Вадиму и вскрикнула, засмеявшись: «Ой, Коленька, осторожней!» А Вадиму хотелось сказать, чтобы Коленька только так и ездил и как можно дольше не подъезжал к театру.
Через несколько минут машина остановилась перед театром, и Вадим и Лена с третьим звонком влетели в зрительный зал.
И вот они уже сидят в партере, близко от сцены. Занавес еще не поднят. В зале шум, скрип кресел, шмелиное гудение разговоров — все это понемногу стихает. Касаясь плечом Вадима, Лена разглядывает в бинокль ложи.
— Знаешь, я люблю смотреть на людей в театре, — говорит она вполголоса, — и угадывать: кто они такие, как живут? Это очень занятно… Правда? Вот, например… — Не опуская бинокля, Лена придвинулась к Вадиму и заговорила таинственно: — Вон сидит молодой парень… рабочий, наверно… Это его премировали билетом, да? Потому что он один… А вон студентки болтают, справа — видишь? Обсуждают кого-нибудь из своей группы. Вроде нас, мы тоже — соберемся и давай обсуждать… Наверно, с биофака МГУ, у них там все в очках.
Люди из переднего ряда стали оборачиваться на Лену, одни с любопытством, другие осуждающе. Но все, кто оглядывался на нее, не сразу отводили глаза — мужчины особенно долго и внимательно смотрели ей в лицо, а женщины изучали главным образом платье. Лена точно не замечала всех этих взглядов, а Вадим испытывал чувство некоторой неловкости и одновременно гордости. Ему было приятно сидеть рядом с этой красивой девушкой, на которую все обращают внимание.
