— К сожалению, ты не моя дочь, Элеонора.
— Нет, дядя Рихард. К сожалению, нет.
Я поднялась с места — во дворе уже седлали лошадей, и отец страшно не любил, когда люди опаздывали. При выходе дядя положил руку на мою талию.
— Тебе будет одиноко в эти дни, Элеонора. Он почти всех забирает с собой.
Скрестив руки на груди, я рассматривала вычищенных и тяжело груженных кладью лошадей.
— Ну не так уж и одиноко. Несколько человек он мне все-таки оставил. Храни тебя Господь, дядя Рихард.
Он поцеловал мне руку и поспешил к своей лошади. И когда всадники с ящиками и поклажей скрылись за воротами замка, я подумала о том, что дядя был не так уж и не прав.
На время своего отсутствия отец оставил меня на попечение господина Герхарда, нашего оружейного мастера, надежного рыцаря, спокойного и трезвомыслящего, который охранял замок как зеницу ока. Кроме того, господин Герхард умел вести себя. Он никогда не кричал и не швырял посуду в слуг, если ему что-то не нравилось, галантно нахваливал мое поварское искусство и внимательно слушал мое мнение. Его жена помогала мне работать на ткацком станке и следить за огородом, а дети помогали ей. С ними обоими мне всегда было приятно проводить время.
Но, несмотря на это, у меня защемило сердце, когда я, пройдя через двор, оказалась в кухонном помещении. Это было не одиночество, которого я боялась, то были строптивость и непослушание, а также лень прислуги, которая проявлялась сразу же, едва отец покидал замок. Неразбериха в домашнем хозяйстве в такие дни принимала астрономические размеры, и каждому доставляло удовольствие водить меня за нос. Нет, прирожденной хозяйкой я, конечно, не была.
Но самым плохим была непривычная тишина в замке, и зал без шумящих дворян за столом казался осиротевшим. Я уныло ковыряла ложкой в каше и угрюмо смотрела на обеденный стол. Не было ничего замечательнее празднично убранного зала, наполненного веселыми людьми… Лютня оруженосца, которого я попросила чуть-чуть поиграть мне, была расстроена, кроме того, у нее не хватало струны. Гремели котлы, кухарки болтали на кухне. Я разозлилась.
На третий день отсутствия отца меня разыскал в кладовой один из многочисленных детей, шатавшихся по замку. Я занималась тем, что подсчитывала свои запасы, а также поймала на воровстве свою прожорливую батрачку, и потому была в плохом настроении.
— Госпожа, пойдемте скорее, а то конюхи до смерти забьют варвара! — прокричал мальчик, мотнув встрепанной головой.
Малыш бросился ко мне и стал в нетерпении переминаться с ноги на ногу. Разгневанная вторжением в мои занятия, я закрыла дверь и последовала за ребенком. Сколько мешков ячменя я сейчас насчитала — пять или шесть? Так или иначе этого было недостаточно, и нам придется докупать ячмень по высокой цене. Я еще не просмотрела ящики с яблоками. Сорока-воровка наряду с сыром прихватила и яблоки… Так что сказал мне этот малыш? Они хотели забить его до смерти? Я с трудом могла представить себе, что великан позволит кому-либо сделать это.
Шум во дворе замка, доносящийся от конюшни, был оглушающим. Передо мной развернулась сцена, которая никогда не могла бы произойти в то время, когда мой отец находился в замке. Конюхи, все как один отребья, встали в круг и с громким гоготом и улюлюканьем перебрасывались предметами. В середине круга я увидела коротко остриженную голову моего слуги; он вертелся, как волчок, чтобы поймать то, что летало в воздухе. Лицо его было красным от ярости. Я видела, как они забрасывали его кусками навоза и раздавленными грязными фруктами, один из конюхов схватил навозные вилы и направил их зубьями к Гансу, точно к дикому зверю.
— Кыш! Кыш-кыш, ты, бестия, а ну защищайся! — орал конюх. — Я могу поддеть тебя за твои яйца!
Зубцы навозных вил уже были направлены на Ганса, чтобы пронзить его тело, когда тот с криком бросился на нападающего, вырвал из его рук вилы и мощным ударом кулака опрокинул его на землю; тот упал. Другие будто только и ждали этого: горланя, они бросились на обоих.
— Прекратить! — закричала я. Никто меня не услышал. В гневе я затопала ногами. Это проклятое неповиновение… — Черт вас подери, перестаньте!
Кто-то засмеялся. У входа уже стояли стражники и наблюдали за происходящим с нескрываемым, всевозрастающим интересом. Служанки, украдкой хихикая, собрались вокруг клубка из человеческих тел, некоторые из них даже в моем присутствии осмеливались подзадоривать холопов. Я сжала кулаки и старалась сдержать наворачивающиеся слезы. Этот проклятый сброд, как же я всех их ненавидела! И тут к моим ногам подкатился какой-то предмет. Я подняла его и почти сразу же, испугавшись, выпустила из рук: на меня тупо уставился кровавый, зло горящий глаз! То был глаз приземистой, раскрашенной пеплом в черный цвет деревянной статуи из отполированной древесины фруктового дерева. Казалось, рожа в моей руке вибрирует от злобы, так же как и чужестранец, пытаясь сесть в пыль, чтобы обороняться против многочисленных нападающих, — она могла принадлежать только ему, и я быстро запихнула ее в карман моей тужурки. За это он ответит мне на несколько вопросов. Дерущиеся даже не заметили меня.
— Госпожа, держите, он поможет вам заставить себя уважать, — услышала я тихий голос рядом с собой. Господин Герхард стоял рядом и протягивал мне свой кожаный арапник. Я с благодарностью приняла его и изо всех сил со свистом ударила им о землю.
— Прекратить немедленно! Не сметь продолжать драку! — закричала я во весь голос.
В мгновение ока мои служанки исчезли в помещении кухни. Я продолжала щелкать хлыстом до тех пор, пока со всей силы не ударила одного из конюхов. Он закричал от боли, схватился за руку. Я ударила с еще большей злостью, без разбору, по копошившейся толпе дерущихся и попала одному прямо по лицу, разодрала кожу, рубаху, штаны. Брызнула кровь, конюх выругался, схватился за глаз и рухнул на землю. Другой хотел было броситься на арапник и на меня, но остальные не посмели сделать этого. Они поднимались, в смущении покидая место драки и вытирая лица. Ганс, кашляя, остался лежать на земле, трое находились рядом с ним, не подавая признаков жизни. Грязное месиво под ними было красно от крови.
— Приведите моего раба в порядок и доставьте ко мне в зал, — строго приказала я. — Другие пусть отправляются работать, быстро, пока я не передумала.
Недовольно бормоча себе под нос ругательства, конюхи потянулись к конюшням, а двое из них начали хлопотать вокруг лежащих на земле. Третий конюх потащил изувеченного раба, чтобы, обрызгав его ледяной водой, привести в чувство. Я вернула господину Герхарду арапник и скорчила гримасу. Он сочувственно поглядел на меня.
— Настанет время, когда у вас появится муж, который будет носить вас на руках, справляться с таким безобразием не подобает красивой женщине, — проворчал он, кланяясь на ходу. Я всей душой надеялась на то, что он ничего не расскажет отцу.
Уныло поплелась я в зал. Мне бы еще научиться обращаться со слугами, уметь наказывать их. А начну я с Ганса.
Слуга доставил его в зал. Кровь с его разбитого лица была уже смыта. Но рваная рубаха клочьями свисала с его плеч. Надо бы сменить ее! Есть ли в кладовой хотя бы еще одна? Неожиданно я почувствовала себя в кресле отца такой потерянной, такой маленькой в середине мрачного зала. И не с кем было посоветоваться. Кого, о Боже правый, мне следует наказывать и как? Слуга пинком заставил Ганса встать передо мной на колени. Я кивком головы попросила слугу выйти и оставить нас наедине.
Какое-то время мы смотрели друг на друга. Несколько свечей были зажжены и мерцали в холодных сумерках призрачным светом. Мне было холодно. Опять погас огонь в камине, а слуга, в обязанности которого входило поддерживать его, наверняка сидел на кухне и ел с батрачками сладкое. После того как разберусь с Гансом, сделаю выговор этому лентяю. Я буду ругать его до тех пор, пока огонь не наполнит теплом зал, хотя и после этого сидеть там без шерстяного платка будет невозможно. Лучше бы мне лежать, свернувшись калачиком в постели, и проводить в мечтах время до возвращения отца, который сам разрешил бы все проблемы.
Я изучала находящееся передо мной оборванное существо. Ганс. Что я должна с ним сделать? Как бы с ним поступил отец? Высек бы его? Повесил бы? Ганс не сводил с меня глаз.
— Убей же меня, — неожиданно произнес он.
