смотр невест и, учитывая материальное состояние моего отца, не считал мой высокий рост существенным недостатком. Он доверительно наклонился к моему подлокотнику, пытаясь заглянуть в вырез моего платья. Рука, густо покрытая волосами, легла на мое колено и стала продвигаться дальше. Его дыхание с примесью алкоголя и сопение, когда он нашел то, чего хотел, побудили меня без лишних церемоний налить вина туда, откуда распространялось его сладострастное желание. Ошарашенный, он смотрел на свои мокрые колени. Рихард и отец заорали от удовольствия.
— Альберт, эту маленькую ведьму ты никогда не выдашь замуж, она выцарапает глаза каждому, кто захочет лечь к ней в кровать, — захохотал дядя Рихард.
— О, вот такая маленькая колючка тоже имеет свою привлекательность, ее следует лишь приручить с умом, как молодую лошадку, прежде чем оседлать, — криво ухмыльнувшись, произнес рыцарь, наблюдавший эту сцену.
Отец окинул меня взглядом с головы до ног, будто увидел впервые. Его шишковатый бугорчатый нос принял голубоватый оттенок и торчал между щеками ярко-красного цвета.
— А верно, дочь, твой дядя прав. Где твои женские добродетели, которыми могла очаровывать твоя мать? Как мужчина может взять тебя в жены, если ты на каждом срываешь зло, прежде чем он пытается до тебя дотронуться?
Хохот сопроводил его слова. И в этом не было ничего нового: замужество старшей дочери являлось излюбленной темой моего отца.
— Отец, мне нужно с тобой поговорить, — попыталась я перекричать шум и гогот.
Аббат Фулко заинтересованно наклонил голову.
— Господа, дайте фройляйн сказать, — крикнул он. Его черные глаза заблестели.
Я еще раз убедилась, что терпеть не могу аббата. Его лесть и то, как он умел склонить отца на свою сторону, не нравилось еще моей матери и внушало мне всякого рода подозрения. Но ему нечего было предъявить в качестве обвинения, и он со знанием дела следовал своей цели. Для монаха, давшего клятву нестяжания, он жил на редкость роскошно. Любил изящную одежду, украшения, хорошую еду и окружил себя таким количеством слуг, какого не было даже у отца. Власть и богатство маленького аббатства заставляли считаться с аббатом, и его часто приглашали знатные люди. На человека с натурой вояки, каким был мой отец, производили впечатление интеллигентность и хитрость его двоюродного брата, поэтому совет Фулко, если он не касался землевладения, всегда охотно выслушивался.
— Ну хорошо, дочь, поведай нам, что у тебя на сердце, — приказал отец, и за столом установилась тишина.
Я стала рассказывать о том, где была сегодня, и что Ганс подслушал в трактире. И высказала свое предположение о том, что Клеменс, готовясь к войне, вооружался. Отец побледнел. Я догадалась, что в настоящее время в Хаймбахе у него не было шпиона. Услышав о готовящемся нападении, он был совершенно ошеломлен. Но, казалось, об этой небрежности никто из присутствующих понятия не имел, все они, как завороженные вслушивались в каждое мое слово. Война? В воздухе опять запахло войной, и это было им по вкусу. Ведь слишком затянувшееся мирное время могло и наскучить…
— Поистине, Альберт, твоя дочь храбра, как рыцарь, она скачет в логово врага с миссией лазутчика! — с воодушевлением крикнул Рихард и ударил кулаком по столу. Я хладнокровно удержала свой кубок с вином, чтобы тот не опрокинулся. Отец справился с первым страхом и вскочил со своего места.
— Где этот сукин сын, твой раб, я прикажу повесить его за кишки! — гневно взревел он.
— Нет, ты этого не сделаешь! Без него ты никогда бы ничего не узнал! — выкрикнула я. — Кроме того, он действовал так по твоему требованию!
— Ты подвергалась опасности, и ты моя дочь! Он не выполнил своей обязанности! Я знал, что когда- нибудь именно так и произойдет! — Отец с такой поспешностью сделал шаг назад, что опрокинул стул. — В конце концов, он еще соблазнит тебя где-нибудь в лесу, и я останусь с носом!
— Приди в себя, отец! Ганс хотел доставить меня домой, так как находиться там стало слишком опасно. Я же хотела скакать дальше и…
— Он был с тобой в лесу, уже одно это говорит о многом!
— Разве не ты подарил его, заставив быть моим конюхом? Это была простая прогулка, не более того, поверь же мне, наконец! А цель поездки была моей идеей!
Аббат Фулко перегнулся через стол.
— Господь с тобой, Альберт, я думаю, что у вашей дочери просто новая игрушка. Оставьте ее. Не отнимайте у нее эту игрушку — может быть, она еще пригодится…
Его голос мне не понравился. Но я больше не обращала на него внимания, оно всецело было переключено на отца. Он успокоился и был погружен в раздумья. Он сидел в своем кресле, как мокрый мешок, его жилет топорщился над переполненным животом, а рука расположилась там, где всегда, — обычно у него после возлияний всегда болел желчный пузырь. Он громко рыгал, уставившись в одну точку. Но причиной тому был не болевший желчный пузырь, который заставил его на время замолчать. Фулко невольно подсказал ему одну идею. Когда он вновь поднял глаза, я почувствовала опасность. Поднявшись с кресла, он отодвинул столовые приборы в сторону.
— Слушайте мое решение. Пусть старый Клеменс со своими тремя колченогими лучниками спокойно приходит. И на этот раз я расквашу ему нос у стен замка Зассенберг! С сегодняшнего дня мы начнем вооружаться для борьбы. И его осада, сколько бы дней она ни длилась, не должна волновать жителей Зассенберга. — Отец наклонился вперед, чтобы увидеть меня. — Так. А твой конюх, который хорошо ориентируется в Хаймбахе, и еще несколько человек поскачут туда снова и попытаются разведать еще какие-либо военные тайны.
— Но, отец, это же очень опасно! — В волнении я мяла в руках край скатерти. — Ведь они его обязательно узнают — ты не можешь так поступить!
Он медленно повернул голову и взглянул на меня. Глаза его превратились в узкие щелки.
— Моя дорогая, ты нашла занятие тому, кому мы дали приют под своей крышей. И ты же сама не стала придерживаться нашей договоренности.
— Я лишь попыталась, отец.
— В конце концов, раб принадлежит мне. Я могу сделать с ним все, что мне только заблагорассудится. И я больше не потерплю того, что он подвергает опасности жизнь моей дочери!
— Но ведь он…
Движением руки он сделал мне знак замолчать.
— Он заслужил того, чтобы его убили. Но, как оказалось, мы можем использовать его в своих целях еще раз. Я убежден, моя дорогая, что мужик должен теперь заслужить право на жизнь. Если он достойно выполнит поручение, может, я и сменю гнев на милость, а если не справится, тогда пусть его участью займется Всевышний. Все в его власти. Я нахожу это решение привлекательным. — Слуга пододвинул ему кресло. Отец с усмешкой триумфатора на лице медленно опустился в него. — Вот и посмотрим, действительно ли парень столь прилежен, как хочет убедить нас в этом моя дочь.
Я судорожно вцепилась в подлокотники моего стула, мою спину окатил холодный пот. В этих последних словах отец признался в своем предательстве. Он захотел наконец-то разделаться с чужеземцем. И возможность подвернулась — великолепная, так как неузнанным проскакать по Хаймбаху Гансу уж точно не удастся: слишком много людей его сегодня видели. Его поймают и в тот же день повесят как беглого раба.
То была злая игра с интригой в духе моего отца. Он хотел отобрать у меня моего слугу, преднамеренно послать его на верную смерть. Бог покарает его за этот поступок! Расстроенная, я пыталась отговорить отца от этой идеи, но он опять повернулся к своим гостям. По лицу аббата блуждала чуть заметная ухмылка, пропавшая сразу же, стоило ему заметить мой взгляд. Я почувствовала тревогу и напрочь забыла о еде.
Я сидела, отчаявшаяся и покорная судьбе, не в первый раз проклиная то, что родилась женщиной.
События развивались стремительно. Отец отдал распоряжение убрать зал, приказал привести к себе двух лучников и двух оруженосцев из охраны замка, а также конюха-язычника. Я лично знала каждого, знала, что они были молоды и ловки, способны незаметно, как тени, передвигаться в незнакомом городе. И лишь мой слуга со своим предательски высоким ростом мог сразу же быть замеченным.
