почувствовал себя таким бесполезным, конченым. Я понимал, что не должен следовать за ним: Тарик убежал от моего контроля, он стал мужчиной, и было справедливо, что ему больше не внушали уважения ни мое горе, ни мое одиночество.
Какое-то время они молчали. Потом Сеннар горько рассмеялся.
— Я столько времени не говорил о таких вещах, а теперь говорю о них с посторонним человеком.
Он посмотрел на него с симпатией, и от этого взгляда Лонерину стало тепло на сердце.
— Твоя подруга, должно быть, уже проснулась, и можно идти готовить завтрак. Раз ты здесь, помоги мне встать: для меня с моей проклятой ногой это настоящее испытание.
Лонерин подал Сеннару руку и подумал: «Странно, что такой великий дух заперт в такое слабое теперь тело». Костлявая рука Сеннара, которую он крепко сжимал, казалась такой хрупкой под его пальцами.
Обратно они шли молча, но в этом молчании не было ничего враждебного. Теперь оно соединяло их, и это было скорее молчание сообщников.
Недалеко от дома, еще в лесу они встретили Дубэ. Оба увидели, как она движется, словно дикая кошка, среди деревьев, и услышали свист ее кинжалов.
Она тренировалась. Лонерин вспомнил, как в первый раз увидел ее за этим занятием и почувствовал к ней враждебность оттого, что обнаружил, что в ней есть много общего с убийцами из Гильдии. Теперь было иначе. Теперь, когда он видел, как ловки и точны ее движения, она была для него прекрасной, совершенной и недоступной. Она была запретным плодом, до которого он не мог дотянуться, и оставалась загадкой, несмотря на ночь, которую они провели вместе, и на все, через что они прошли вдвоем. Рана, скрытая в глубине его сердца, снова обожгла его болью.
Сеннар стоял рядом с ним и смотрел на Дубэ с восхищением и грустью. Кто знает, какие сладкие и горькие воспоминания навеяла ему эта картина.
— Завтрак будет готов через несколько минут, — сухо сказал он, и Дубэ резко остановилась.
Было ясно, что она услышала и увидела их раньше, но продолжала тренироваться, словно ничего не произошло. Теперь она стояла и осмотрела на старика, но тот быстро пошел по тропе к дому, оставив двух молодых людей наедине.
Ее лицо стало ласковым, как только она встретилась глазами со взглядом Лонерина, и ему это показалось отвратительным. После того вечера она все время обращалась с ним снисходительно, словно он был хрупким, как стекло. Он понял теперь, что она имела в виду, говоря ему, что не желает, чтобы на нее смотрели с жалостью.
— Где вы были?
— На могиле Ниал, — сухо ответил он.
Глаза Дубэ вдруг заблестели.
— Я была бы рада тоже сходить туда…
— Поверь мне, ты избежала очередного из множества печальных рассказов.
Лонерин пошел к дому и чуть позже услышал, как Дубэ последовала за ним.
27
ПРЕДАТЕЛЬСТВО
— Значит, так ты платишь мне за мое доверие? Это твое уважение, это твое послушание отцу?
Леарко, в испачканной кровью куртке, стоял на коленях перед Дохором. Рана болела сильно. Раненный, он проделал весь обратный путь, а его дракону было еще хуже, чем ему. И как только он оказался дома, сразу же пошел с докладом к отцу.
— Ваше величество, он ранен… — вмешался его слуга Волько, и Леарко услышал, как слуга робко подходит к нему, вероятно чтобы помочь.
— Стой где стоишь! — раздался дрожащий от сдержанного гнева голос отца. — Он должен был умереть. Мне не нужны неумелые и бездарные ничтожества при моем дворе!
У Леарко перед глазами стоял туман. Рана не была тяжелой, но он потерял довольно много крови, и от этого по его телу растекались слабость и холод.
Его отец начал нервно ходить взад-вперед — несомненно, для того, чтобы продлить его мучения.
— Ты хотя бы ранил его? — наконец спросил Дохор.
Леарко с огромным трудом поднял взгляд.
— Да, государь, в плечо.
Это была всего лишь царапина. Назвать ее раной было бы преувеличением. Но Леарко не смог сказать отцу, что не ранил Идо. Он не мог выдержать презрения, с которым отец смотрел на него. По сути дела, ему нужно было только, чтобы отец восхищался им.
Дохор неожиданно улыбнулся, и в улыбке было торжество.
— По крайней мере, мы избавимся от него.
Ошеломленный Леарко бросил быстрый взгляд на свой меч, который лежал рядом с ним на полу.
— Я хорошо знаю, какое у тебя нежное сердце, — продолжал говорить его отец, наполняя каждое слово презрением, — поэтому я поступил предусмотрительно и, чтобы защитить себя, смазал ядом твой меч.
У Леарко закружилась голова. Он был готов упасть без сознания, но не от потери крови.
Дохор, должно быть, заметил растерянность и отупение в его взгляде.
— На что ты там смотришь? О чем ты думаешь? Я подарил тебе победу и месть, поднес их тебе на серебряном блюде.
Леарко долго смотрел на отца, и в его взгляде был подавленный упрек. Его рыцарский поступок — верность долгу перед гномом — оказался напрасным. Не желая убить, он все-таки убил Идо, обманул Идо так же, как его самого обманул отец.
— Вы могли бы сказать мне об этом.
В глазах Дохора отразился глубинный стихийный гнев. Его сын никогда не осмеливался заходить так далеко!
Мощный удар ладони обжег сыну щеку. Леарко покачнулся, но устоял на ногах, хотя его голова кружилась все сильнее, и снова стал смотреть на отца.
— Ты еще раз показал мне, что ты не воин, а одно разочарование. Никогда больше не смей ничего делать вопреки моим планам.
Леарко кивнул, показывая, что подчиняется приказу. Он чувствовал, что его глаза наполняются слезами, но удержался и не заплакал: в этом не было смысла.
— Теперь стой на коленях здесь, перед троном, и не шевелись. Я не желаю видеть тебя до утра.
— Но, государь, в рану может попасть инфекция. Ему нужно немедленно оказать помощь! — горячо запротестовал Волько.
Король взглядом словно пригвоздил его к месту: он не допускал, чтобы кто-нибудь спорил с ним. Потом он тяжелыми шагами вышел из зала и исчез за колоннами.
Леарко остался стоять неподвижно. Он тяжело дышал, и огромная усталость уже становилась сильнее его. Однако он подчинился — как всегда.
— Мне жаль, мой господин, мне так жаль… — донесся до него голос Волько. Этот голос был полон боли, но Леарко было приятно слышать его. В холоде придворной жизни это был единственный близкий ему человек. — Я знаю, ваш отец суровый человек, но он делает это ради вашего блага, даже когда вам кажется, что он безжалостен и несправедлив… Он любит вас, я в этом уверен.
Леарко медленно опустил голову, из глаз его выкатились две слезы и упали на мраморный пол.
— Я не знаю, как это получилось.
Сан шел с трудом. У него была длинная рваная рана на лодыжке. Она была неглубокой, но все равно
