мужик говорит: «Только плясать придется вон на том столе. И без верхней одежды. И без нижней желательно». Все заржали, а ведь он говорил серьезно.
– Ничего от него не зависело на самом деле, – сказала Лунева. Она подумала, что историям вроде этой в ее биографии нет счета. Только в тех историях другой финал. И танцевать голяком приходилось. И на диван ложиться.
– Этот мужик обычный алкаш, – добавила она. – Втирал молодым девкам, какой он весь из себя крутой и смертоносный. Пользовал их и выкидывал на улицу. Тварь…
Наступила промозглая осень, деньги Дунаевой давно кончились, но тут фортуна стала поворачиваться передом. Дунаеву пару раз показали в одной молодежной программе, даже дали отрывок ее песни, и наконец она устроилась солисткой в инструментальный ансамбль, работавший в одном не слишком модном и не слишком дорогом кабаке. Платили немного, но при разумных тратах на жизнь хватало, да еще оставались гроши, чтобы выслать матери в Смоленск. Кроме того, каждый вечер бесплатный ужин с шампанским, от которого Дунаева всегда отказывалась.
А Лунева, твердо уверенная, что путь настоящего певца лежит только через телевидение, упорно таскала подругу на всякие посиделки в Останкино. К следующей весне Ольга Петровна взяла псевдоним Дунаева, перебралась в другой ресторан, получила прибавку к окладу и случайно встретила своего первого будущего мужа Леню Бекетова, сотрудника главной редакции музыкальных программ. Это был бурный роман с вялым продолжением, который то и дело прерывался запоями мужа.
Через своих друзей, а друзей у Лени было пол-Москвы, он помог молодой супруге записать и прокрутить на телевидении первый клип с копеечным бюджетом. Четырехминутный ролик занял третье место в десятке лучших клипов, а Леня согласился на стационарное лечение от алкоголизма. Из больницы он ушел, не долечившись. А Лунева продолжала таскать подругу по артистическим тусовкам и телевизионным шоу. Через год с Дунаевой здоровались даже известные исполнители, в ее активе было два магнитных альбома и первый компакт-диск с песнями того самого замурзанного поэта-песенника, который на этот раз сам нашел Дунаеву и предложил поработать вместе.
– Мне нравился один продюсер, такой пожилой, – сказала Дунаева. – Он мало что обещал. Но уж если обещал, разбивался в лепешку.
– Разбивался он, – отмахнулась Лунева. – Он поднимал задницу со стула, когда попахивало деньгами. Просто старый гомосек. Урод недоделанный. Одно достоинство – непьющий. Но такому и пить не нужно, чтобы всегда выглядеть полным дураком.
– Господи, какие мы были самоуверенные. И страшно наивные.
– Но ведь все получилось, – ответила Лунева. – Сейчас у нас то, о чем раньше мечтать не могли. Ведь все получилось?
– Получилось, – в голосе Дунаевой не было уверенности, – вроде бы…
Но белая полоса быстро кончилась. Леня Бекетов быстро спивался, он потерял работу и думал только о завтрашней опохмелке. С квартиры супруга пришлось съехать, потому что у Лени нашлась первая жена, с которой он почему-то не разорвал официальных отношений. Дунаевой пришлось снова таскаться по чужим углам, вечерами петь в ресторане, а протиснуться на телевидение, не имея там близкого родственника или любовника, оказалось делом безнадежным. Лунева не оставляла попыток продвинуть подругу, но что она могла, седьмая спица в колеснице? Даже не седьмая, а тысяча сто двадцать седьмая. Кто прислушивался к ее словам, ее мнению? Если молодое дарование не таскает с собой мешок денег, шансы подняться равны нулю.
Удача сменила гнев на милость, когда Дунаева уже не надеялась ни на что хорошее. Сначала ее пригласили на конкурс молодых исполнителей, потому что певица, которая должна была туда ехать, угодила в больницу с переломом голени. А Дунаева завоевала второе место. Потом был второразрядный фестиваль современной песни – и снова удача. И дальше пошло легче. Дунаевой предложили роль в музыкальном спектакле, который потом крутили по телику. Вышел и разошелся приличным тиражом ее пятый компакт- диск.
Когда у Дунаевой состоялся первый сольный концерт в Театре эстрады, Лунева уже в третий раз выскочила замуж, на этот раз ее суженым оказался настоящий босс, который принимал решения, а не надувал щеки. И двери Останкино сами по себе распахнулись для Ольги Петровны.
Сегодня для нее не было на свете человека, с которым можно позволить себе откровенный разговор, – только Лунева. Теперь она жила с шестым мужем, не чаяла в нем души и берегла как зеницу ока. Втайне надеялась, что это ее последний, по-настоящему счастливый брак. Возможно, ее единственная и неповторимая любовь. И пусть нет детей, зато есть спокойная, благополучная жизнь. Есть муж, за которым она как за каменной стеной.
– Я всегда говорила, что твой Игорь Перцев – просто отродье, – сказала Лунева. – Делать фотографии в то время, когда вы занимаетесь любовью. С ума сойти. А потом принести эти снимки мужу. На такое, знаешь ли, не каждый способен. Такой подлости не ожидала даже от него. И Гвоздев хорош, вареный таракан. Только курит и пеплом сорит. Такой флегматик, тихоня. Но только с виду. Как до денег доходит, он кому угодно горло перегрызет, но своего не упустит. Неужели эти подонки – мужчины? Не понимаю… Просто голова идет кругом. Сколько тебе нужно денег?
– Тысячи две баксов, – ответила Дунаева. – Перекручусь пока.
– Да, когда-то мы умели жить на копейки, – вздохнула хозяйка. – А теперь две тысячи долларов – та мелочь, которую даже за деньги не считаешь. Ну, при сегодняшних ценах удивляться нечему. Тебе этого точно хватит? Может быть, надо больше? Не стесняйся. Для нас с Ромой такие деньги – пустяк.
– Хватит и этого.
– Я спрошу только своего Ромочку. – Лунева поднялась с дивана. – Ты не волнуйся, он не откажет. Это так, ради проформы. Просто любит человек, когда я спрашиваю его о деньгах. И о всяких делах. Ну, нравится это ему.
Майор Девяткин, развалившись на переднем сиденье служебного «форда», наблюдал, как стайка воробьев совершает налет на мусорный бак, куда только что высыпали засохшие хлебные корки. Голубям, подлетевшим с опозданием, добычи почти не досталось. Зрелище оказалось не самым захватывающим, Девяткин перевел взгляд на темный колодец арки, в котором маячил одинокий пешеход. Старый двор был пуст, если не считать той старухи, что выбросила хлеб. Бабка торчала у дальнего подъезда и грелась на солнышке, задрав кверху лицо. «Мерседес» Дунаевой стоял возле невысокой кирпичной стенки, отгораживающей от проезжей части большую клумбу и пару хилых каштанов. Сейчас певица в гостях у подруги юности, и сколько времени проведет там, предаваясь воспоминаниям, сам черт не знает.
– Давай, Саша, пока никого нет, действуй, – приказал Девяткин старшему лейтенанту Лебедеву, сидевшему за рулем.
– Может, подождать, когда старуха уберется?
– Старуха дальше своего носа ничего не видит.
Девяткин прикурил сигарету и стал наблюдать, как Лебедев, выбравшись из машины, огляделся по сторонам и неторопливо двинул к «мерседесу». Поравнявшись с машиной, остановился, глянул вниз, наклонился, будто хотел завязать шнурок. Мелькнуло скошенное лезвие сапожного ножа. И вошло по самую рукоятку в заднюю покрышку автомобиля. Еще один удар. Лебедев завязал шнурок, отошел в сторону, постоял в задумчивости, глядя на спустившее колесо. И так же неторопливо вернулся обратно. Лебедев грустно вздохнул и сказал:
– Ни одна гадалка на свете, даже Генеральный прокурор не ответит на простой вопрос: почему на свете нет счастья?
– Это в каком смысле?
– В том смысле, что я два месяца встречался с одной девчонкой, она работает менеджером в спортивном зале. Симпатичная, вся из себя. Ну, вроде все на мази было. Цветы ей дарил, то да се. Дело шло не к свадьбе, а к интимным отношениям. И вдруг она меня бортанула. Ни с того ни с сего. Увидел ее на улице с одним хмырем. Такой мозгляк, ни кожи ни рожи. Кривоногий, как падла, и плешивый. Короче, тошно вспоминать.
– Значит, ты месяц вхолостую встречался с девушкой? – выпучил глаза Девяткин. – И не перешел от вздохов к делу? Это ты серьезно? Господи, ну и дурак. Одно слово – мент. И ко всем своим недостаткам еще
