собачий лай.
– Кофе, чтобы согреться, не хотите?
– Горячего кофе можно. Я и вправду замерз немного там, внизу.
– Организуй крепкого кофе, – попросил Егоров Воронина.
Теперь ясно, преступников в доме двое: собеседник Десятникова и тот, что отправился организовывать кофе. Значит, шансы на спасение отнюдь не малы. Если действовать быстро, использовать момент неожиданности… Животный, дикий страх, парализовавший доцента в подвале, не пропал окончательно, страх заставлял соображать быстро, толкал к решительным действиям. Этот мужика, сидящего рядом, можно за пару секунд приколоть ножом к стулу. А голову того, седого и лохматого, разбить первым попавшимся под руку предметом, табуреткой или… Десятников снова огляделся по сторонам, выбирая тот тяжелый предмет, которым разобьет голову водителя.
Вот хотя бы этой массивной пепельницей с острыми углами, вырезанной из целикового куска мрамора. Дурная башка этого водителя, должно быть, разлетится, как гнилой орех, надвое развалится. Итак, суть плана такова: он выхватывает из рукава нож и острым трехгранным клинком бьет этого черта в грудь, в самое сердце. Хватает со стола пепельницу. А водитель уже бежит на помощь своему хозяину. И получает острым углом пепельницы в лобную кость. Десятников на несколько секунд смежил веки, представляя себе кровавую картину расправы над преступниками, и твердо сказал себе: такое, увы, тебе не под силу, этого ты сделать не сможешь.
Жить захочешь – сможешь, – поправил сам себя внутренний голос.
– Вас, наверное, интересует, почему вы здесь? – поинтересовался Егоров. – Но, упреждая вас, сразу отвечу: вы здесь для того, чтобы прояснить один вопросик. Пустяковый вопросик, чисто житейский.
– И ради того, чтобы прояснить какой-то там житейский вопросик, нужно было меня похищать, травить всякой дрянью? – к Десятникову окончательно вернулся дар речи, он почувствовал себя увереннее. – Ничего себе, прояснить вопросик…
– Невероятно, но факт. Всего один вопросик. Я его задам, а вы честно ответите. Возможно, мы расстанемся друзьями.
– Вот кофе.
Неслышно подоспевший водитель поставил на стол две чашки и занял прежнее место у дверного косяка.
– Вопросик у нас такой, – Егоров придвинул ближе к себе чашку. – У вас учится студентка Лена Романова.
Десятников утвердительно кивнул головой.
– Это ещё не вопрос, – Егоров размешал сахар. – Это утверждение. Вы поддерживали с Романовой половую связь? Это вопрос.
– Помилуйте, – Десятников вытаращил глаза. – Помилуйте, я же преподаватель. Да, Лену я припоминаю, есть такая студентка. Между прочим, студентка прилежная. Между прочим, успевает по моему предмету.
– Значит, половых отношений у вас не было, между прочим? Так и запишем, – сказал Егоров, но ничего записывать не стал.
– Что вы? – Десятников продолжал таращить на Егорова круглые как пуговицы глаза. – Есть же на свете этика. Есть же дистанция между преподавателем и его учениками, то есть, ученицей. Есть грань, переступить которую нельзя. Невозможно.
Вот все и разъяснилось: эта потаскушка Романова навела на него бандитов. Мстит, подлая душа. А он ещё на Люсю грешил, на жену. Люся, конечно, способна на многое, но до такой мерзости не опустится. И аспирант Павлинов ни при чем. А Романова, ничего себе штучка. Нет, плохо Десятников знает женщин, с его-то опытом и такие накладки – это непростительно. И зря он, не подумавши, сказал этим чертям, что связи с Романовой вовсе не было, глупо.
Надо было по-другому, дескать, была интрижка, девчонка сама затащила его в постель и всего-то один единственный раз. Он глубоко сожалеет о пришедшем, раскаивается, не может простить себе эту слабость, казнит себя, ну, и так далее. Но теперь поздно идти на попятную, нужно стоять на своем, до конца стоять. Но с какой целью Романова натравила на него этих бандитов? Мстит за то, что бросил её – вот ответ. Но ведь не он бросил Лену, сама порвала все отношения. Сама его бросила, сама же и мстит. Нет, это не логично. И что это за странные вопросы: была ли у него с Леной половая связь? Сами знают, а спрашивают. Или не знают?
– Я работаю со студентами, молодыми людьми, – продолжал Десятников, отметив, что голос его не дрожит, звучит спокойно, без срывов. – А в преподавательской работе всякое случается. Бывает так, что какая-то студентка воспылает чувствами к преподавателю. И моя профессиональная обязанность не давать никакого повода для надежды на взаимность. Никакого. Мы со студентами по разные стороны баррикад. Моя обязанность…
– Пощадите, Олег Олегович, – Егоров склонил голову на бок и жалобно посмотрел на Десятникова. – Отрицательный ответ засчитан, как ответ.
– Я просто хотел прояснить ситуацию, – Десятников постарался улыбнуться. – Хотел, чтобы до вас дошло…
– Уже дошло, – оборвал Егоров доцента. – Кстати, у вас красивая улыбка. Женщинам, должно быть, нравится, когда вы улыбаетесь. Если бы у меня была такая улыбка, о-о-о… Но я, к сожалению, улыбаюсь редко и оскал у меня какой-то не журнальный. Боюсь после нашего разговора, если вы и дальше будете врать, то перестанете нравиться женщинам. Еще та будет улыбочка, пугающая. Рот до ушей, как у Буратино. И другие части тела могут пострадать.
– Только не надо этого пси… психологического давления, – теперь голос Десятникова дрогнул. – И почему вы интересуетесь моей личной жизнью?
– Не вашей. Вы меня вообще не интересуете ни с какой стороны.
– Не знаю, что там напридумывала эта Романова, только она лжет, – выпалил Десятников. – Она лжет, вы ей верите, а мне поверить не хотите. У меня жена, я избегаю случайных связей. Тем более со
