прикидывая, долго ли ещё спускаться и с какой высоты безопасно спрыгнуть в рыхлый серый сугроб. Два незнакомых мужчины стояли внизу, точно под лестницей, видимо, ожидала, когда Розов завершит спуск.
– Вы чего? – крикнул Розов, чувствуя, как перехватывает дыхание, а на глазах наворачиваются непрошеные слезы. – Чего вы?
– Спускайтесь, Аркадий Семенович, хватит лазать, – один из мужчин уперся ладонями в бока.
Розов вгляделся в лицо мужчины, нет, с этим он не знаком.
– Тьфу, – Розов выдавил через сухие губы плевок.
Быстро перебирая руками и ногами ржавые лестничные перекладины, он полез вверх. Из распахнутого Розовым окна третьего этажа высунулся бородатый мужчина в белом халате, попытался схватить Аркадия Семеновича за штанину, но тот ловко увернулся, повиснув на лестнице, пнул бородатого ногой в плечо, оставив черный след подошвы на белом халате. Розов полез выше, то и дело поглядывая вниз на стоящих под лестницей мужчин, словно хотел лишний раз убедиться, что на погоню никто из них не отважился.
Миновав четвертый этаж, он поднялся ещё на несколько ступенек, на секунду задумался: а что будут дальше? Вот сейчас, буквально через минуту, он ступит ногой на крышу здания… А дальше? Выхода все равно нет. Сам себя загнал в ловушку. Может, попробовать отсидеться на чердаке, в дымоходе, под крышкой вытяжной вентиляции? Нет, это просто смешно. Самое разумное в его положении просто спуститься вниз, а там будь, что будет. Есть шанс вымолить себе пощаду, вымолить жизнь, главное, настойчиво об этом просить. Да, шанс есть, а договориться можно с кем угодно. Даже с этими чертями.
Повинную голову меч не сечет, – решил Розов, чувствуя, как слезятся глаза на промозглом студеном ветру, как замерзли ладони, намертво вцепившиеся в ржавые перекладины лестницы. Надо спускаться, – сказал себе Розов, – проигравший всегда вправе рассчитывать на милость победителя. Надо спускаться.
Он шагнул на нижнюю ступеньку, опустил голову и, собрав во рту побольше слюны, смачно плюнул вниз. Ветер унес белый плевок далеко в сторону. Один из мужчин внизу, старясь лучше разглядеть болтающегося на лестнице Розова, загораживаясь от света, поднес ладонь ко лбу.
– Слезайте, Аркадий Семенович, – крикнул он. – Хватит дурака валять.
Ветер унес и эти слова, так и не долетевшие до Розова.
– Тьфу, – снова плюнул Розов, чувствуя, что во рту пересохло.
Он поднялся на несколько ступеней выше, миновал окно пятого этажа, посмотрел вниз, испытав легкое головокружение от высоты, помотал из стороны в сторону затуманенной головой. Сволочи, они ещё за ним побегают, погоняются за ним еще. Розов, чувствуя какой сильный ветер здесь, на высоте, хотел выкрикнуть несколько пришедших на ум грязных оскорблений, но сообразил, что те люди внизу его слова вряд ли услышат. Черт с ними, пусть стоят под этой поганой лестницей и мерзнут до ночи, он спускаться не собирается.
Добравшись до крыши, Розов уже перекинул одну ногу на жестяной козырек, посмотрел налево, уловив там какое-то движение, и неожиданно увидел прямо перед собой седоватого взъерошенного мужчину с непокрытой головой. Розов, выкатив глаза, на секунду замер от неожиданности.
Он выдавил из себя какой-то неясный гортанный звук и получил по лицу, не успевшему изменить удивленного выражения, хлесткий удар металлическим прутом. Инстинктивно оторвав руки от ржавой перекладины, Розов вскрикнул, схватился ладонями за обоженную ударом щеку и полетел с крыши головой вниз.
Мужчина под лестницей разбежались в стороны, прыгнули в сугробы, уступая Розову пространство для падения.
Глава 18
Ларионов явился в приемную Максима Петровича Гусакова точно в назначенное время, но чиновник передал через секретаршу, что он застрял на самом верху, на Старой площади, и заставил себя ждать добрых полтора часа. За это время Ларионов успел просмотреть несколько сегодняшних газет, напиться чаю с печеньем и шоколадными конфетами в обществе скучной секретарши и посетить туалет в другом конце коридора. Ларионов, спешивший по собственным неотложным делам, решил, как только Гусаков явится, быстро задать ему подготовленные вопросы и ретироваться, сократив беседу до минимума. Однако опоздавший чиновник свертывать беседу не спешил, настроился на обстоятельный и тягучий разговор.
После часового общения Гусаков нисколько не устал, наоборот, только разогнался, вошел во вкус. Оборвать его, вежливо поблагодарить за ответы, встать и уйти – нет, в общении с людьми высокого ранга такое поведение недопустимо. Это ведь не директор какой-нибудь гуталинной фабрики. И вообще, зачем наживать себе лишних врагов? Гусаков запросто может пожаловаться главному редактору. Приходилось сидеть и ждать, когда Гусаков выговорится, то и дело наклоняться к блокноту и делать на бумаге ничего не значащие пометки.
Кабинет Гусакова – обычный кабинет высокопоставленного чиновника, просторный, облицованный панелями из мореного дуба, с российским флагом и портретом президента вместо иконы в красном углу. Хозяин кабинета человек без изюминки, временами говорит складно, временами косноязычен до неприличия, морда как сковорода, полыхает румянцем, хоть блины на ней жать. Сейчас Лаоионову вспомнилась худая по юношески астеническая фигура Гусакова, когда несколько лет назад ещё только подступался к нынешним высотам. На душе у Ларионова без всякой причины сделалось муторно.
– Честно говоря, – Ларионов прижал руку к сердцу, – фактуры о вас я набрал, хоть отбавляй, полное жизнеописание. На все в газете места не хватит хватит.
– В каком смысле места не хватит? – Гусаков строго свел брови на переносице. – Для меня – и места не хватит? Сколько же места под твой материал главный редактор выделил?
– Ну, строк триста пятьдесят, так он сказал, – пожал плечами Ларионов. – Я стараюсь в объем уложиться.
– У твоего главного что, мозги раком встали? – Гусаков сузил глаза в узком прищуре. – Головокружение у этого хрена началось от собственного величия? Мы договорились так: места будет столько, сколько надо. Сколько мне надо, а не вшивые триста строк. Ты, Дима, рассчитывай на полосу. Твои тысячу строк и пару хороших фотографий, их я сам подберу. А твоему главному я позвоню.
– Но он сказал…
