дома вышел, потом сел в автобус, доехал до станции метро, – Трегубович поднял голову от записей. – Я так понял, что он на работу отправился. Поэтому в метро не стал спускаться, поехал на машине прямо к зданию редакции.

Присутствовавший в кабинете пресс-секретарь Марьясова Павел Куницын, устроившись в углу на мягком диванчике, строгим взглядом смотрел на двоюродного брата и бездумно механически кивал головой. Куницын разложил на коленях журнал «Ньюсвик» на английском языке. Иностранного языка он не понимал. Не вникая в смысл происходящего, Куницын склонил голову к журналу и задремал с полузакрытыми глазами.

– Вы сядьте на стул или вот в кресло, – оборвал Марьясов Трегубовича. – Что вы встали перед столом, как восклицательный знак.

– Да, да, конечно, – Трегубович придвинул к себе стул, опустился на его краешек и снова заглянул в ежедневник. – Росляков находился в здании редакции с десяти часов утра до пяти часов вечера. Внизу я заказал себе через ответственного секретаря газеты пропуск, якобы принес в газету рекламное объявление. Меня пропустили. Я посидел в буфете недалеко от Рослякова, который беседовал с каким-то бородатым мужчиной. Затем, когда Росляков вернулся в свою комнату, я побродил по этажу, спустился в столовую. Я стоял под дверью кабинета и слышал разговор Рослякова с каким-то автором, а также его телефонные беседы. Ничего особенного, обычные деловые разговоры и личная беседа с какой-то женщиной, к которой этот земляк обещал зайти вечером. Купить водки и зайти. А редакционное помещение устроено так, что слежку за Росляковым можно вести совершенно спокойно, без риска себя обнаружить. Там полно народа, посетителей, всяких жалобщиков, земляков и внештатных авторов.

Марьясов, казалось, совершенно не слушая Трегубовича, вертелся в кресле, щелкал кнопкой шариковой ручки, кряхтел, потирая лоб. Наконец, он нетерпеливо хлопнул ладонью по столу, прерывая рассказ Трегубовича.

– Слушайте, Николай, зачем вы рассказываете мне распорядок дня этого Рослякова? Меня не интересует, сколько времени провел на работе этот человек, с кем он там виделся. Вы вообще понимаете свою задачу, видите цель ваших поисков?

– Вижу, – смущенный Трегубович завертелся на стуле, зашуршал страницами ежедневника. – Конечно, вижу эту цель.

Васильев молча развел руками и улыбнулся, словно хотел извинялся за своего неловкого молодого помощника.

– Тогда продолжайте. Только покороче.

– В семнадцать часов Росляков покинул здание редакции и отправился в центр, – Трегубович зачитал адрес. – Как раз к той дамочке, с которой разговаривал по телефону. Объект моего наблюдения пробыл на квартире около двух с половиной часов. Судя по всему, Росляков имел с этой дамочкой половое сношение.

– Все, хватит, – Марьясов с чувством хлопнул ладонью по столу. – Хватит читать мне эту белиберду. Имел половое сношение… Судя по всему… Судя по чему, имел сношение? И какое касательство его жалкое сношение имеет к нашему делу?

– Ну, я думал…

– Ты думал? – Марьясов плюнул в корзину для бумаг. – Он, видите ли, думал. О чем только? Является ко мне в кабинет и начинает мне читать какие-то порнографические записки.

При слове «порнографические» проснулся пресс-секретарь и с осовелым видом поводил головой из стороны в сторону, стараясь понять, кто произнес разбудившее его слово и о чем, собственно, идет речь.

– Ты что, ищешь работу, где можно ничего не делать, а только подглядывать в чужие замочные скважины и получать за это деньги? – бушевал Марьясов. – Но синекур не осталось и дураков почти не осталось. Ты один из последних. Все, свободен, жди в приемной.

Трегубович неловко встал, чуть не опрокинув стул, на полусогнутых ногах, пятясь задом, вышел из кабинета. Куницын, так ничего и не поняв, опустил голову к журналу и смежил веки. Васильев, дав волю чувствам, хлопнул себя ладонями по коленкам, громко рассмеялся.

– Меня просто оторопь берет от этого человека, от брата твоего, – сказал Марьясов, обращаясь к пресс-секретарю. – От тупости его непроходимой оторопь берет. Сегодня он ещё складно рассказывал. А так лексикончик этого типа состоит из пары сотен слов. И самые употребимые, как я заметил, это: земляк, водка, крутой, откинулся… И как вы только работаете с этим дураком? – Марьясов глянул на Васильева.

– Я смирился с Трегубовичем, как с некой данностью. А его лексикон за последнее время обогатился, сильно обогатился.

– Вам действительно нужен такой помощник?

– В некоторых делах он просто незаменим, – кивнул Васильев. – Отвязанный малый, он просто упивается насилием. Иногда я сам удивляюсь, откуда в молодом человеке столько злобы и изощренной жестокости к людям. Короче, для грязной работы этот Трегубович подойдет. А в остальном он, разумеется, полный ноль. Хотя схватывает на лету, быстро учится.

– Вот именно, он быстро учится, – заступился за родственника Куницын. – Старается парень. Может, способностей у него маловато, провинциал, трудно ему здесь. Но он старается.

Сказав то, что должно сказать в такой ситуации, Куницын склонил голову к журналу и отдался дремоте.

– О Боже, – Марьясов тряхнул головой и уставился на Васильева. – Расскажите хоть вы о том, как дело продвигается. Только покороче.

– Дело идет, не так скоро, как бы хотелось, но все-таки идет, – Васильев погрустнел. – Говоря бюрократическим языком, круг подозреваемых лиц становится все уже. Рыбакова можно вычеркнуть. Он умер.

При слове «умер» Куницын снова проснулся, бездумно уставился на своего начальника и сонно захлопал глазами, решив больше не засыпать, иначе можно пропустить самое интересное, всю соль разговора.

– Да, да я знаю, что Рыбаков умер, – вздохнул Марьясов. – Печально, что я могу сказать, очень печально. О смерти Рыбакова даже заметка в газете была. Значит, этот вариант, в смысле Рыбаков, точно

Вы читаете Черные тузы
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ОБРАНЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату