его любимая БМВ. Возвращается, падает на подушки и сидит, молча разглядывая настольную лампу или пустую стену. Она хотела спросить о том, что же случилось, кто расписал ее любовника под хохлому, но побоялась даже рот раскрыть: вдруг Ольшанский сорвется с нарезки, схватится за кухонный нож, лежащий на журнальном столике, и попишет ей физиономию.
Гробовое молчание становилось невыносимым, и Татьяна решилась на вопрос.
– Может, на ночь к синякам повязку с бодягой привязать? К утру лучше будет. Мне всегда помогало. Ну, в ту пору, когда я была замужем за своим психом. Он ревновал меня даже к неодушевленным предметам.
– Вот себе что-нибудь и привяжи. К одному месту. Мне без надобности.
– Нос-то хоть на месте?
– Не совсем, – вздохнул Ольшанский. – Зато член цел. Его пока не сломали. Ты довольна или как?
– Раньше ты мне другие слова говорил, – всхлипнула Мотина.
– А каких слов ждет от меня безмозглая курица? – огрызнулся Ольшанский.
Мотина очень хотела показать гостю на дверь, но вместо этого, протянув руку, погладила его по каштановым вьющимся волосам, авось, подобреет немного. Но Ольшанский снова подскочил с дивана, будто по голове не ладонью провели, а саданули раскаленной докрасна кочергой. Кинулся к окну. Распахнув шторы, долго торчал у подоконника, глядя вниз, то ли машиной своей любовался, то ли ворон считал.
– Стоит моя любимица, – сказал он самому себе. – Ну, куда ты от меня денешься?
– У тебя одно на уме: твоя машина, – слова вырвались у Татьяны помимо воли. – Господи, неужели в жизни не существует ничего интересного, кроме этой железки?
Ольшанский, обернувшись, посмотрел на Мотину страшными глазами. Он подумал, что Татьяна как-то постарела, расплылась и ничего не осталось в ней от той симпатичной женщины, которую он знал еще в Краснодаре. Она стала похожа на мамку из публичного дома.
– Почему со всеми женщинами я ругаюсь из-за бумера? – спросил он то ли Мотину, то ли самого себя. – Только сейчас дошло: бабы ревнуют меня к тачке. Фантастика.
Татьяна не ответила, решив, что Витя окончательно свихнулся или по голове ему сегодня сильно досталось, в таком состоянии он способен на все. Захочет убить, убьет.
После полуночи Ольшанский принял пару таблеток регипнола, раздевшись до трусов, согнал с дивана хозяйку. Засунул пистолет между подушками, подложил под голову посылочный каталог и накрылся женским халатом. Мотина заперлась в спальне, подперев дверь тумбочкой. Но страх не отпускал. Татьяна долго не могла заснуть, прислушиваясь к звукам в другой комнате. Почему-то она была почти уверена в том, что Ольшанский, проснувшись среди ночи, непременно вломится в спальню и изобьет ее до потери сознания, чтобы сорвать на ней накопившуюся звериную злобу.
– Вопрос: как поступить? – спросил Костян. – По-братски или по справедливости?
Чтобы не устраивать тут колхозного собрания, предлагаю сделать вот что.
Килла отставил в сторону бутылку пива. Он знал, что мнение Кота – решающее. Как он скажет, так и будет. И весь этот спор вокруг мерса был всего лишь обменом мнениями до тех пор, пока Кот не выскажется ясно и определенно. Петя Рама, сложив руки на груди и наклонив голову на сторону, замолчал.
– Я предлагаю, – Костян сделал паузу, его «предлагаю» означает «решил», – отдать «мерседес» Ошпаренному. За мной все-таки должок. Димон вытащил меня из подземного гаража на улице Речников. Если бы не он, я уже отдыхал бы в следственном изоляторе. И готовился к долгосрочному отпуску где-нибудь в Мордовии. Это что-то вроде премии, бонуса. Есть возражения?
– Что ж, я не против, – согласился Рама. – У Димона есть место, где машина может переночевать. Пусть решает, что делать с мерином. Если хочешь, Димон, сбрось мерс хоть сейчас хачикам. Если время терпит, пусть тачка отстоится. А потом найдем вариант с документами.
Димон Ошпаренный, не ждавший дорогих подарков, вышел из своего темного угла на середину гаража и нежно провел ладонью по переднему крылу «мерседеса».
– Если эта тачка моя, то я не хочу, чтобы она ржавела в гараже, – сказал он. – И хачам ее отдавать за бесценок не хочу. Эй, Кулибин. У тебя всегда найдется нужная вещь.
Васька Простаков выглянул из-под капота потрепанного «крайслера». Он не слушал чужие разговоры, последнее время дел привалило выше крыши, деньги сами лезли в карман. Пока обстановка спокойная, менты не проводят на территории предприятия обысков, как было в прошлом году, можно и нужно зашибать копейку в поте лица.
– Ты мне на мерс приличные номера не перекинешь? Есть что-нибудь в заначке?
– Найдется. На твое счастье, – Кулибин вытер ветошью перепачканные маслом ладони, поправил сползающие с плеч лямки рабочего комбинезона. – Есть честные номера с одного шестисотого. Тачка не какого-нибудь там хрена с горы, а натурального помощника депутата Государственной думы.
– Помощника депутата? – сморщился Ошпаренный. – Наверняка какой-нибудь мокрушник. А корочку у знакомого фармазонщика купил, чтобы от ментов отмазываться, когда останавливают.
– Не мокрушник, а заслуженный юрист, – поправил Кулибин.
– Одно другому не мешает.
– Блин, с тобой говорить, как с этой стенкой, – Кулибин взял с полки бутылку пива, сковырнул отверткой пробку и промочил горло. – Точнее сказать, это не помощник, помощница: Татьяна Борисовна Белоногова. Известная личность, ее даже по телеку показывали. Сейчас этот помощник, то есть помощница, в Штатах. И проторчит там еще пару месяцев. Не меньше того. Ну, типа по обмену опытом. Татьяна оставила свой шестисотый у нас, крыло отрихтовать и кое-что по мелочам сделать к ее приезду.
– Ну вот, теперь помощник вдруг стал бабой, – Димон расплылся в улыбке. – Ясно. Походная жена депутата. Командировки и все такое, всегда нужно держать при себе помощницу. Блин, и почему я до сих пор не депутат? Надо срочно баллотироваться. А пока буду кататься с номером, который висит на какой-то шалашовке из Госдумы.
