что заложило уши. Колчин бил с близкого расстояния, поэтому разлет дроби был небольшим. Заряд попал в правую сторону груди Дьякова, сбросил его на бетонный пол. Легкое плетеное кресло повалилось на бок. Колчин передернул затвор, красная пластмассовая гильза с черной маркировкой, ещё дымящаяся, выскочила из выреза в ствольной коробке, упала на столешницу, отскочив от нее, полетела на пол.
Дым от горелого пороха разогнал вентилятор. Обогнув стол, Колчин остановился, одной рукой поднял за ножку и отбросил в сторону кресло. Дьяков был в сознании. Рубашка на его груди превратилась в решето. Упав на живот, он упер ладони в пол, тяжело застонал, перевернулся на бок. Минуту он, истекая кровью, лежал на боку и не шевелился. О том, что он ещё жив, можно было догадаться по хрипам, рвущимся из прострелянной груди.
Колчин сделал пару шагов вперед, подняв ногу, сильно толкнул Дьякова в плечо. Перевернул его на спину. И выстрелил ему в ногу, точно в левое колено. Стреляная гильза залетела под стол. Дьяков взвыл от боли, но быстро оборвал свой крик, стал протяжно стонать.
Через минуту стон прекратился. Дьяков лежал на спине и смотрел на Колчина снизу вверх. Из его рта снова пошла кровь, которую уже нельзя было успокоить. Дьяков хлопал ресницами, он хотел что-то сказать, хотя бы, выругаться, чтобы облегчить душу, но смог замычать по коровьи. Горло перехватывали спазмы, грудь жгло, а воздуха не хватало даже для дыхания.
– Ты ждал сигару, – усмехнулся Колчин. – Так вот, докладываю: сигары тебе не полагается.
Он опустил ствол ружья. Левой рукой крепче взялся за рукоятку и, прицелившись в лицо Дьякова, нажал на спусковой крючок. Колчин с силой потянул цевье назад, затем дослал его вперед. И выстрелил ещё раз. Он перестал стрелять, когда были израсходованы последние два патрона. Бросил ружье на пол, стараясь не наступать в кровавую лужу, отошел в сторону, сел на верстак. И, не проронив ни слова, выкурил одну за другой три сигареты.
Лондон, район Сити. 6 ноября.
Англия встретила Колчина все тем же моросящим дождиком, который, кажется, не кончался со дня его отъезда из Лондона. В аэропорту он взял такси, заскочил на четверть часа в свою стажерскую квартиру под лестницей. Приняв душ, переоделся и пулей вылетел на улицу. Он боялся, что жена Стаса Никишина, случайно узнав о его возвращении, прибежит сверху занимать очередную двадцатку. Дать в долг скромную сумму… Нет, против этого Колчин ничего не имел, но сейчас, среди бела дня, после переездов и перелетов заняться любовью с соседкой, это выше человеческих сил.
Поймав такси, он отправился в корреспондентский пункт ИТАР-ТАСС на Гоф Сквеар. На рабочем месте помимо Никишина оказался ещё один корреспондент, Коля Орловский. Он долго тряс руку стажера, спрашивал, какая погода нынче в Лиссабоне, будто сам собирался съездить туда отдохнуть, интересовался, понравился ли Колчину город.
– Слушай, я ведь не достопримечательности ездил смотреть, – вздохнул Колчин. – Я, понимаешь ли, там немного поработал. Ну, по мере сил и скромных возможностей.
– Понимаю. А где такие шикарные ботинки отхватил? Я в этом деле спец. Они штуку стоят, не меньше. Ты в них так выглядишь, будто подрос на пару дюймов.
Орловский показал пальцем на туфли, сшитые на заказ в мастерской Нестерова.
– На распродаже купил, – ответил Колчин. – Просто повезло.
– Шутить изволите? Такие туфли на распродажах не выставляют. Не прибедняйся передо мной, в этом нет смысла. Я ведь не налоговый инспектор. Раз потратил на это дело целое состояние, носи на здоровье.
– Спасибо, – поблагодарил Колчин.
– А что это у тебя дырочки на штанинах джинсов? В самом низу, у шва.
– А, это… Это кислота. Я брал машину напрокат. Забарахлил аккумулятор, пришлось менять. Несколько капель кислоты попали на мои штаны. Но они старые, не жалко.
Сидевший в углу у компьютерного монитора Никишин, даже не повернул головы в сторону вернувшегося из командировки стажера. Никишин сердито сопел, вздыхал, наконец, приняв какое-то решение, поднялся на ноги. Он подошел к Колчину твердой походкой.
– Привет, – процедил сквозь зубы Никишин. – Выйдем в курилку. Надо поговорить.
Колчин хотел ответить, что поговорить можно и здесь, но спорить не стал, потому что Никишин сурово свел брови на переносице и прищурил глаза, давая понять, что видит собеседника, всю его подлость, низость и предательство, насквозь. Они вышли из комнаты, поднялись по лестнице на один пролет вверх и остановились друг против друга. Никишин не стал доставать сигареты, он шагнул к Колчину, заглянул в его глаза.
– Разведка донесли мне про тебя и мою жену, – тихо сказал Никишин и сжал кулаки.
– Какая ещё разведка? Уборщица что ли ляпнула?
– Не важно, какая разведка. Моя жена была в твоей квартире и… Немного засиделась, точнее, залежалась. Слушай сюда. Набил бы я тебе морду, но…
– Но? – переспросил, усмехнувшись, Колчин. – Что тебя останавливает? Ты не стесняйся, раз такое дело.
Никишин посмотрел на широкие плечи своего соперника, задумался на пару секунд, решив, что шансы в драке не в его пользу. И сделал шаг назад.
– Но мы интеллигентные люди, – покачал головой Никишин. – И не должны выяснять отношения в кулачном бою, как неандертальцы.
– Разумное решение. Если позволишь, один совет. Не верь злым языкам. Брешет уборщица. Тупая завистливая баба. У неё климакс и на этой почве возникают извращенные фантазии. Заглядывает в замочные скважины и везде видит одно и тоже.
– Значит, между вами…
– Совершенно верно, между нами ничего не было. Может, мои взгляды покажутся тебе старомодными, даже архаичными. Но принцип, как его там, не желай жену своего друга или что-то в этом роде, этот
