подойдет для документов. Заплатим столько, сколько спросят, плюс премия за срочность. Но все надо успеть за неделю.
– Этот малый случайно не близкий друг Ларисы?
– Ты ревнуешь?
– Брось. Все быльем поросло. Да и не было между нами ничего.
– Он просто ее приятель, – ответил Радченко. – Это совсем не то, что ты подумал. Скажи сразу: сумеешь это сделать?
– Я одно время гнул осину на одного абрамыча, он крутой специал в этих вопросах. Может сделать твоему Бобрику очки. Хоть дипломатический паспорт. Были бы гроши. Короче, я подвязываюсь. Что еще?
– Неделя – это слишком долго. Скорее нельзя?
– Наверное, можно. Есть наценка за срочность.
– Тогда поторопись попросил Радченко. – И сам отвези ему ксиву. Потому у меня на хвосте день и ночь сидят фээсбэшники. Бобрик хороший парень, но ему немного не везет в последнее время.
– Он где-нибудь на московской хавере трется? – спросил Костя. – А хавера рупь за сто захезанная?
– Бобрик не в Москве, ни на квартире, – покачал головой Радченко. – Это Тверская губерния, примерно триста верст от Москвы, ближайший городок Осташков. Излучина Волги. В свое время там сел на мель один старый буксир. Хозяева забыли об этой посудине. Вот Бобрик и девчонка по имени Лена там и кантуются.
– Раскладушка какая-нибудь?
– Слушай, ну почему все бабы для тебя обязательно раскладушки, лярвы и шалавы? Ты чего, нормальных не встречал?
– Встречал одну, еще когда в школе учился, – Костя заржал. – А тебя, Димыч, легко подколоть. К каждому слову цепляешься, будто брал уроки манер у французской гувернантки. Нервный ты стал. А девчонка как сама из себя, коллекционная? Девяносто шестой пробы?
– Это не имеет значения, – Радченко поморщился, выругав себя за то, что не с того начал, и объяснил все плохо. – Я ведь прошу тебя не девку ошкурить. Костя, все очень серьезно. Эти паспорта для него пропуск в человеческую жизнь. Если с ксивой не получится… Тогда этот малый не жилец.
– Кто тебе этот Бобрик и та девка, что ты так над ними трясешься? Старые кенты?
– Точно – кенты, – кивнул Радченко, радуясь, что нашлось подходящее слово. – Ты сделаешь это? Если откажешься, никаких претензий.
Костян разлил по стаканам остатки коньяка.
– Ты знаешь, долг на мне висит перед тобой и перед Лариской, и все это время я думал, как его отдать, – сказал он. – Вот представился случай. Честно, я рад, что ты ко мне пришел. Сделаю ксиву и доставлю до места. Только план нарисуй.
Костя поднял стакан и прикончил коньяк одним глотком.
Глава девятнадцатая
Привыкший засиживаться в кабинете до ночи, Эдуард Павлович Поветкин покинул театр раньше обычного. Кивнув вахтеру, читавшему газету в своей будке, вышел на воздух через служебный вход, остановившись на углу улицы, стал вертеть головой. Режиссер искал Ауди цвета «серый жемчуг», но машины в условленном месте не оказалось. Поветкин, не привыкший кого-то дожидаться, раздумывал, не плюнуть ли на всю эту затею. Сейчас он поймает такси или чайника, отправится домой и ляжет спать пораньше. Хорошая идея. Пожалуй, он так и сделает. Приняв это решение, режиссер не двинулся с места.
Вчера после обеда позвонил некто Пьер Кобри, представился коммерческим директором известной французской фирмы, открывшей в Москве несколько модных магазинов. Француз разговаривал с заметным акцентом, но объяснялся по-русски сносно. Наговорив семь бочек комплиментов, Кобри перешел к делу. Оказывается, на завтра намечен переезд представительства фирмы в новое помещение, отреставрированный особняк на улице Радио. По этому случаю состоится светская тусовка, где мелькнут многие знаменитости, в том числе известные артисты, политики и бизнесмены. Вероятно, Поветкин еще неделю назад получил официальное приглашение на мероприятие, и теперь Кобри хотел бы узнать, почтит ли великий режиссер своим присутствием званный ужин.
Поветкин ответил, что никакого приглашения он не получал, ни устного, ни письменного. И еще хотел добавить, что общество политиков и бизнесменов его интересует меньше, чем результаты тараканьих бегов, а известные артисты сами записываются к нему на прием и ждут дня и часа, когда режиссер уделит им пять минут своего драгоценного времени. И вообще он человек не светский, на все эти паршивые тусовки у него давно выработался рвотный рефлекс.
Поветкин уже хотел попрощаться и бросить трубку, но Кобри заявил, что хорошо понимает, каких денег стоит время режиссера, поэтому, каждый час, каждая минута, проведенная на приеме, будут оплачены. «Возможно, сумма в пять тысяч долларов покажется вас достойной? – спросил Кобри. – Расчет на месте, завтра же. Кроме того, вы получите пятидесятипроцентную скидку на все наши товары. А мероприятие… Уверяю вас, оно продлится не дольше двух часов. Впрочем, вы сможете уйти в любое удобное время. Главное, чтобы все увидели: нашу вечеринку почтил вниманием самый модный московский режиссер». «Пять тысяч? – переспросил Поветкин, молниеносно принявший положительное решение и забывший все капризы. – Что ж… Пожалуй, я приеду. Но ненадолго».
И вот теперь он стоит на бордюрном камне, вертит головой, а машины все нет. За спиной в прозрачных сумерках спешит по домам служивый люд. Поветкин подумал, что пять тысяч не велики деньги, когда на его плечо легла чья-то ладонь. Высокий молодой мужчина в сером костюме, с головой напомаженной, как у приказчика бакалейной лавки, и темных очках на носу, дружелюбно улыбался и молча показывал на автомобиль, стоявший в десяти шагах от режиссера. Поветкин, ругая себя за рассеянность, юркнул в салон через заднюю дверцу, упав на диван, закурил. Мужчина устроился слева от режиссера. Водитель нажал на газ, и Ауди, лихо развернувшись, свернула в переулок.
Водила не поворачивал головы, за высокими подголовниками его головы не видно. Машина выехала на
