красноватой сыпью. Да и баба выглядела не лучше. Так что, сходу определить возраст пленников Мамаев не смог.
Единственное, что он запомнил: женщина называла мужчину по имени Максимом. А он ее величал, кажется, Татьяной. Мамаев решил, что перед ним коммерческие заложники, за свободу которых Воловик рассчитывает получить приличные бабки. Иначе с чего бы такие нежности: теплая вода в ведрах, корыто и даже брусок яичного мыла. Женщина, приглядывалась к Мамаеву, пока он снова с ведрами взад назад. «Послушайте, – сказала она наконец, – вы ведь тоже тут не по доброй воле?» «Вы очень проницательны», – усмехнулся в ответ Мамаев. «Тогда скажите, где мы находимся? Хотя бы приблизительно. Область, район».
Мамаев поднял голову, выразительно посмотрел на раскрытый люк подвала. Снизу были видны ноги человека, который топтался перед самой лестницей. «За разговоры мне выбьют последние зубы, – шепотом ответил он. – А их у меня и так совсем немного осталось». Женщина схватила его за локоть, с силой сжала пальцы: «Нет ли возможности передать на волю записку? Всего несколько слов. Позже мы заплатим любые деньги. Я умоляю».
Он вырвал руку и выругался, поднялся наверх по лестнице, удивляясь про себя на этих людей. Какая разница этой бабе, как называется область или район, где их держат. Если родственники заплатят выкуп, есть шанс выжить. А других вариантов не светит.
Неделю назад Мамаев развешивал на просушку шкуры забитых овец, дело было к вечеру. Тех женщину с мужчиной вывели на двор. Руки за спинами скованы наручниками, глаза завязаны. Пленников посадили в фургон без номера и увезли неизвестно куда. Закрыли ворота. В тот день работягу покормили до отвала вяленой бараниной, даже поставили на стол графин с грушевым компотом.
Воловик немного подвыпил, к тому же он ободрал в карты кого-то из своих, поэтому пребывал в добром настроении. Хлопнул ладонью по плечу зазевавшегося Мамаева и улыбнулся. «Наверное, завидуешь им? – спросил Воловик. – Напрасно. Кому бы я не стал завидовать, так этим ублюдкам». «Никому я не завидую», – ответил Мамаев. «Как думаешь, до Москвы эта ласточка долетит? – спросил Воловик вечером. – Учти, ты за свои слова отвечаешь... Жизнью». «Грузовик до Владивостока долетит, – кивнул Мамаев, расставаться с жизнью в этот ясный день да еще на сытый желудок совсем не хотелось. – С присвистом, без единой поломки». Воловик молча кивнул и ушел в дом.
Вот и вся история. Вскоре у ворот хутора просигналила «Нива» светло серого цвета с мелкими пятнами ржавчины и надписью «Землеустройство» вдоль кузова. Сожительница хозяина Елена Павловна открыла ворота и, спросив разрешения хозяина, пустила гостей на ночлег.
И что теперь? Ни Воловика, ни его любовницы, ни его подручных... Даже живых псов не осталось. Да и самого хутора, считай, больше нет. А Мамаев, уже поставивший жирный крест на своей жизни, вдруг обрел свободу. Правда, что делать с той свободой, он еще не знает. Не было времени подумать.
Закончив рассказ, Мамаев плюнул в огонь, задрал штанину и стал сосредоточено расчесывать больную щиколотку. Он ждал вопросов, но залетный начальник в бронежилете поверх рубашки и Колчин долго не произносили ни слова. Только Решкин заворочался на своем матрасе и попросил воды. Сделав пару глотков из фляжки, снова с головой накрылся плюшевой скатертью.
– Невеселые у тебя приключения получились, – покачал головой Федосеев. – Не позавидуешь. Ну, скажи спасибо, живой остался. С чем тебя и поздравляю.
– Вы обратно полетите или как? – отважился на вопрос Мамаев.
– Скоро уж полетим. Дело к рассвету.
– В Астрахань? – Мамаев все чесал зудевшую щиколотку и смотрел на Федосеева, как на бога, сошедшего с небес на землю. – Вы бы и меня прихватили. Хоть бы какому врачу показаться. И надоело мне тут в этой проклятой степи. Так надоело, что сил нет оставаться тут лишний час. Возьмите меня с собой. Если надо, я все письменно изложу. Кого тут видел, кого из убитых по имени помню...
– Не имею права. Спецрейс. Начальство строго запретило брать на борт посторонних.
– Я же не посторонний, – Мамаев, всхлипнув, прижал руки к груди. – Господи, сделайте одолжение. Поймите...
– Сказано: начальство запретило. И не проси. Приказ есть приказ. В полдень приедут работники прокуратуры. Им все подробно изложишь. Ответишь на вопросы для протокола и все такое. Они осмотрят место происшествия и заберут тебя с собой. Если ты им очень понравишься.
– Я не баба, чтобы нравиться, – кажется, Мамаев готов был разрыдаться. – Но как же так? Я столько времени просидел на цепи... У меня на теле живого места не осталось...
– Это ты потом докторам расскажешь. А я не доктор. И к тому же все тебе объяснил. Популярно разжевал.
Федосеев поднялся на ноги, сделав вид, что раздражен тупым упрямством и настойчивостью бывшего заложника, зашагал к вертолету, на ходу махнув рукой летчикам, мол, заводи шарманку. Колчин тоже поднялся, пошел следом. Он получил из рук Федосеева карабин и подсумок с патронами и сказал:
– Слушайте, а немного денег у вас не найдется? Мои все сгорели.
Федосеев достал потрепанный кошелек, выгреб из него бумажные купюры, ссыпал в горсть мелочь. Сунул деньги в руку Колчина, пообещавшего вернуть долг с первой же получки.
– Я плохо понимаю цель вашей операции, – сказал Федосеев. – Не сую нос в то, что мне не положено знать. Но неужели рассказ этого Мамаева что-то значит? Он ведь обычный бомж. На полтора года стал рабом, а потом помог счастливый случай.
– Все, что он рассказал, важно, – ответил Колчин. – Пожалуйста, ничего не упустите.
– Слушайте, – Федосеев на секунду задумался. – Может, плюнете на все, полетите вместе с нами? Вы основательно выдохлись. Десять часов здорового сна – и вы снова станете человеком. Да и какой смысл тут торчать?
– Ничего не имею против здорового сна. Но я должен проверить рассказ Мамаева. У меня остались вопросы. Сделать это я смогу только тут, на месте.
Глава двадцать четвертая
Врач Роберт Ханокян из-за денежных затруднений редко появлялся в светских местах, но сегодня
