нарушил традицию, навел стрелки на брюках, завязал узел бордового галстука, натянул пропахший нафталином пиджак, плохо маскировавший высокий дряблый живот. Насвистывая под нос фокстрот, отправился в ресторан «Комета», до кабака от дома полтора квартала, поэтому тратиться на такси не пришлось. Впрочем, сегодня врач мог себе позволить многие излишества, которых был лишен на протяжении последних месяцев. Накануне он получил от Гребнева приличные деньги и теперь раздумывал, как их потратить, чтобы с пользой и в свое удовольствие. Для начала ресторан, хорошая мясная закуска, плюс жульен, на горячее – фирменное жаркое. Полкило коньяка для затравки, а десерт – девочку помоложе и помягче. Знакомый метрдотель подберет свеженькую.
Ресторан «Комета» напоминал зал ожиданий провинциального вокзала. По стенам развешены копии картин старых маринистов в золоченых рамах, по углам поставили кадки с фикусами. Здесь не было ни капли уюта, ни частицы человеческого вкуса, зато посетителей немного и кухня отменная. Ханокян выбрал столик рядом с круглой эстрадой, дожидаясь горячей закуски, прослушал нудное выступление молодящейся певички и соло на скрипке местного еврея, косящего под цыганского барона. По залу плавали облака табачного дыма, запахи подгоревшего мяса и кислой капусты.
Ханокян, быстро нагрузившись коньяком, не обращал внимания на пустяки. Дышалось легко, словно майским утром в лесу, на душе пели колокола. Ханокян решил завтрашний день посвятить покупкам. Он пройдется по Новому Арбату, выберет костюм, плащ и дорогие туфли, которые стоят целое состояние. На Арбате же возьмет билет на самолет и, закруглив все московские дела, полетит к родственникам в Ереван.
Пусть злопыхатели, распускавшие по городу гнусные слухи, дескать, Роберта выгнали из докторов, он пропил свои золотые руки и едва ли не клянчит милостыню в подземном переходе, увидят его во всем великолепии. Чисто выбритого, в синей тройке и шикарных туфлях. Пусть недруги выпьют и пожрут на его деньги. Если не подавятся. Гульнув в Ереване, он вернется в Москву и отправится к знакомому стоматологу, своему земляку. Пока есть деньги, надо поставить коронки. К врачу с гнилыми зубами пациенты относятся недоверчиво. И платят мало. Еще он зайдет в Москве к одной знакомой парикмахерше, женщине падкой на кавказцев, поживет у нее неделю, а там видно будет. Если что-то еще останется на кармане, он продолжит веселье. Если деньги кончатся, возьмется за работу. Так или иначе, впереди целый месяц сытой и пьяной жизни.
Ханокян пальцем поманил официанта, заказал еще коньяка и, сунув в лапу халдея мятую купюру, сказал:
– Ты вот что, дружок... Позови этот пархатого со скрипочкой. Пусть он еще постарается.
Ханокян, наполнив рюмку, стал думать о приятном. Сегодня днем пациент вдруг открыл свою сумку, вытащил сверток с чистыми тряпками и заявил, что сейчас же уезжает домой, там и стены лечат. Ханокян вышел в соседнюю комнату, набрал номер мобильного телефона Гребнева и сообщил ему новость. «Не мешай, путь едет», – ответил Гребнев. В эту минуту он почувствовал, что гора сваливается с плеч. С Рамзаном могли возникнуть большие проблемы, но худшее позади, теперь пусть Гребнев сам разбираются с этим стремным чеченцем.
Врач, провожая пациента до дверей, предупредил, что рана полностью не зажила, кровотечение может открыться из-за любого пустяка. «Не наклоняйтесь, не поднимайте ничего тяжелее карандаша, не принимайте ванну», – напутствовал он Рамзана, копаясь с дверным замком. – Желаю вам доброго здоровья'. «Тебе того же», – ответила Рамзан и начала медленно спускаться вниз по ступенькам.
На сцену снова вышел скрипач, помахал Ханокяну рукой, как старому знакомому. Врач хотел сделать ответный жест, но перевел взгляд на дверь. Двое мужчин в серых костюмах вошли в зал, один из них, тот, что старше, что-то шепнул на ухо метрдотеля. Тот через плечо обернулся на Ханокяна и беспомощно развел руками. Мужчины через зал по проходу между столиками неторопливо двинулись в сторону эстрады. Врач подумал, что идут именно к нему. Но кто эти люди? Лица серьезные и решительные.
Ханокян вспомнил, что пару месяцев назад делал аборт одной молоденькой потаскушке, которая залетела от своего дальнего родственника, несовершеннолетнего недотепы. Как же звали эту сучку? Кажется, Настя. После аборта у девки возникли осложнения, она была вынуждена лечь в больницу, тайна ее нежелательной беременности раскрылась, произошел большой семейный скандал. А Настя, позвонив Ханокяну, имела наглость заявить, что два ее великовозрастных друга, между прочим, очень серьезные мужчины, переломают хирургу ноги и, главное, руки.
Да еще пройдутся молотком по его пальцам и локтевым суставам. Чтобы впредь грязный армяшка не смог даже прикоснуться к женщине, не то что занести инфекцию в ее влагалище. Тогда врач не придал значения этим угрозам. Если бы Ханокян записывал все случаи, когда рассерженные пациенты грозились переломать ему грабли, выколоть шлифты, свинтить башку и даже кастрировать, пришлось заводить блокнот толщиной в три пальца.
Эти воспоминания пронеслись за короткую секунду, как ураган, оставивший в голове полный хаос и разорение. Мужчины отодвинули в сторону парочку, поднявшуюся потанцевать. Теперь сомнений не было: идут за ним. Нет, та потаскушка тут не при чем. Дело куда серьезнее. Повинуясь необъяснимому инстинкту, Ханокян опустил руку в брючный карман, смял в клочок бумаги с записанным на нем адресом съемной квартиры Рамзана, сунул бумажку в рот и, проглотив ее, вылил в пасть фужер «нарзана». Мужчины остановились перед столиком врача, старший раскрыл красную книжечку, другой оперативник показал казенную бумажку. Похоже на квитанцию из химчистки. Что-то накалякано размашистым подчерком, врач от волнения не смог прочитать ни слова, буквы плясали перед глазами. Внизу смазанная печать, даже не печать, а какая-то грязь, будто бумагу испачкали дегтем или подтерлись ей в отхожем месте.
Кто-то из оперов позвал официанта.
– Рассчитайтесь за ужин и пройдемте с ними.
– Это мне... Это как прикажите...
Ханокян дрожащими руками вытащил бумажник, бросил на тарелку с хлебом пару мятых купюр. Через минуту он, получив в гардеробе свой плащ, сидел на заднем сидении казенной «Волги» с затемненными стеклами. С двух сторон его сдавливали оперативники, приказавшие врачу согнуться спину и положить голову на колени. Спасибо наручники не надели.
Через час машина остановилась. Ханокян, не имевший представления, куда его привезли, слышал, как лязгнули ворота, а где-то рядом залаяла собака. Ему приказали опустить голову, вытолкали из машины. Набросив на голову плащ, повели куда-то. Один из оперов держал врача за шиворот пиджака, придавая его движению правильное направление, другой шагал впереди, выдавая короткие реплики: «вперед», «стоять», «налево»... Ступеньки поднимались вверх, дальше что-то вроде коридора, поворот и новый коридор.
Ханокян, не первый раз вступавший в конфликты с законом, на своей шкуре испытавший прелести СИЗО, немного успокоился и гадал про себя, куда же они приехали. На Бутырку, где он проторчал почти полгода, не похоже. Ясно, это не тюрьма. Значит, изолятор временного содержания. Тоже не похоже. Жаль, что он с испугу не рассмотрел ту бумажку, что сунули под нос в кабаке. Плащ сняли с головы Ханокяна,
