Лиззи жаждала солидарности с Гарриет, взаимопонимания с дочерью. Ведь в их семье только они двое принадлежали к женскому полу. Это почти то же, что быть близнецами, подумала Лиззи, возвращаясь к столу с остатками завтрака. Это должно заставлять хотеть единения с твоей другой половиной, когда ее нет рядом. А Фрэнсис не будет рядом с Лиззи до самого сочельника.
Роберт и Лиззи открыли „Галерею Мидлтон' в маленьком магазинчике на одной из окраинных улочек Ленгуорта. Они впервые встретились в колледже искусств. Лиззи училась на скульптора, Роберт – на дизайнера по графике. Именно тогда они поняли, что уже никогда не расстанутся. В конторе художественного салона висела их фотография тех далеких дней: сосредоточенный, нахмуренный Роберт в расклешенных брюках и очень худенькая Лиззи, одетая в короткий шерстяной свитер, туфли на высокой платформе, с волосами, спрятанными под огромным бархатным кепи. Фотография была сделана вскоре после открытия салона. Жили они в то время в сырой неухоженной квартире, расположенной над магазином и обставленной разнокалиберной мебелью, позаимствованной на время у родителей. Фрэнсис получила тогда свою первую работу в Лондоне. Она звонила Лиззи по три раза в неделю и приезжала в Ленгуорт, каждый раз привозя чудеса столичной цивилизации вроде колготок с серебристыми блестками или плодов авокадо в бумажных пакетах.
Роберт ездил по вечерам на занятия в Бат, где учился изготовлять рамы для картин. Лиззи неохотно отказалась от своей глины, занявшись шитьем художественных вещиц из лоскутов, составлением букетов из сухих цветов и полировкой воском не очень оригинальных, но симпатичных предметов мебели из сосны. Оба они открыли в себе коммерческую жилку. К тому времени, когда родилась Гарриет, то есть к 1978 году, их первый магазин являл собой средоточие предметов, символизирующих английскую деревенскую идиллию. Он был полон салфеток из хлопка, простеньких акварелей, массивных пористых горшков и кружек, деревянных ложек. Все это пользовалось большим успехом и охотно раскупалось. Взяв приличную сумму взаймы у отца Лиззи и получив кредит в банке, Мидлтоны перенесли свой салон в бывший цветочный магазин на Хай-стрит Ленгуорта. Витрины здесь были украшены элегантными, выкрашенными в белый цвет железными портиками в викторианском стиле.
Фрэнсис сразу же захотела все увидеть собственными глазами. Лиззи поехала встречать ее на вокзал в Бат в своем зеленом „ситроене', которые уже стали привычным явлением на улицах Ленгуорта, и привезла в „Галерею' с гордостью и… болью в душе. Наблюдая за лицом Фрэнсис, пока та рассматривала натертые мастикой блестящие полы, пятна света, романтически струящегося сверху и снизу, свежеокрашенные полки, ожидавшие прибытия ваз, подушек для диванов, подсвечников и кувшинов, Лиззи чувствовала бесконечную гордость за то, что им с Робертом удалось сделать. Но в то же самое время, будучи сильно привязанной к Фрэнсис, она чувствовала и нестерпимую боль. Боль за сестру, работающую в заурядной турфирме и возвращающуюся по вечерам в скромную квартирку в Бэттерси, которую она делила с девушкой, не особенно ей симпатичной. И еще был Николас, тихий, замкнутый, невыразительный Николас, так не похожий на Роберта, такой неподходящий для Фрэнсис.
Лиззи тогда сказала, обращаясь к сестре: – Мы собираемся заказать келимы. Повесим их вот здесь, на специальных карнизах. У Роба есть друг, который может поставлять нам из Африки занятные поделки из высушенных тыкв, кокосовых орехов и всякое такое.
– А что такое келимы? – спросила Фрэнсис. Она стояла, осматривая выкрашенную в белый цвет кирпичную стену, на которую собирались повесить эти загадочные вещи.
– Коврики, – ответила Лиззи. Она уставилась в спину Фрэнсис. Что еще можно было тут сказать, когда ее собственная жизнь складывалась столь успешно и перспективно?
Фрэнсис отвернулась от стены и заглянула Лиззи в глаза.
– Коврики? Будут висеть? Да, красиво. Ты ведь опять беременна, правда?
Лиззи еле сдержалась, чтобы не заплакать.
– Да, беременна. Фрэнсис обняла ее.
– Это же отлично. Отлично, я очень рада, что ты снова ждешь ребенка.
На этот раз она носила Алистера. Это должны были быть близнецы, Лиззи ждала близнецов, но второй ребенок умер при родах. Фрэнсис прилетела сразу, даже раньше, чем следовало, и пробыла три недели, использовав почти весь свой отпуск. Она мало чем смогла помочь в том, что касалось Алистера, вспоминала Лиззи, но все остальное ей удавалось: работа по дому, общение с маленькой неугомонной Гарриет („А зачем еще нужен ребенок?'), с Робом, в „Галерее'… Лиззи сразу ощутила утрату, как только Фрэнсис уехала обратно в Лондон. Она чувствовала, что ее одной не хватает на все в доме.
– Может, мне надо было жениться сразу на вас обеих? – шутливо сказал Роберт, наблюдая, как она кормит в кровати ненасытного Алистера. – Но я никогда не смог бы полюбить Фрэнсис. Странно, да? Так похожа на тебя во всем, но нет какого-то „фактора икс'.
Вскоре после этого тихий Николас тоже решил, что Фрэнсис не хватает „фактора икс', и расстался с ней. Фрэнсис тогда заявила:
– Конечно, я расстроена. Но еще больше разочарована. Я хочу сказать, разочарована в себе.
Лиззи молилась, чтобы у Фрэнсис наконец появился хороший мужчина. Он должен был быть высоким, как Роб, и привлекательным, как Роб, но не таким нежным и артистичным, как Роб, тогда Лиззи пришлось бы сравнивать мужчину Фрэнсис и Роба, а она чувствовала, что это никому добра не принесет. Фрэнсис сама вскоре решила эту проблему, влюбившись сначала в архитектора, потом в актера и наконец в приятеля девушки, с которой делила квартиру. Между тем „Галерея Мидлтон' процветала, трижды за год обновляя ассортимент. На верхнем этаже Роберт и Лиззи открыли кафе с экологически чистыми продуктами. Роберту удалось расплатиться по всем займам да еще и получить прибыль. Лиззи, родив одного за другим Сэма и Дэйви, по-прежнему делала закупки для салона и организовывала переезды. Они переезжали четыре раза за шестнадцать лет: из их первой квартиры – в коттедж восемнадцатого века, который когда-то был чайной и сохранил запах жареного хлеба, затем – в виллу, построенную в викторианском стиле, и наконец – в Грейндж. В конце восемнадцатого века Грейндж был одним из лучших домов Ленгуорта, с красивым каменным фасадом и украшенным колоннами подъездом. Тогда перед домом располагался сад, от входной налитки к подъезду вела гравийная дорожка, позади дома имелась обширная лужайка, а за ней – огород, обнесенный со всех сторон каменной стеной. Во времена королевы Виктории к задней части дома пристроили несколько комнат, а в последующий период территорию усадьбы со всех сторон зажали другие здания, так что при покупке Грейндж напоминал Робу и Лиззи потрепанный старый морской лайнер, загнанный в маленький порт. Новые богатые дома красивой каменной кладки заполнили огород, а половина луга исчезла под улицей Тэннерилейн, названной так в память о существовавшей здесь в девятнадцатом веке кожевенной мастерской, которая полвека издавала ужасное зловоние на весь Ленгуорт. Но и того, что осталось от сада, посчитали Роб и Лиззи, было вполне достаточно для крикета, детских игр и устройства пикников. Внутренних же помещений дома могло хватить для чего угодно. Осматривая светлые, просторные комнаты и широкую лестницу, прикидывая, как можно было бы соединить несколько комнат, чтобы получить гостиную внушительных размеров с прилегающей к ней кухней, и мысленно любуясь сочетанием терракотового, синего и золотисто-желтого тонов с полированными полами и ослепительно белыми
