Дэйви прижался к коленке Лиззи и издал приглушенный стон. Лиззи нагнулась и решительно убрала его руки с подбородка. Глаза у него расширились от ужаса, он ждал, что вот-вот его нижняя челюсть упадет вниз, как сломанная ставня. Но этого не произошло.
– Вот видишь? Ты очень глупый, а Сэм – нехороший.
– Что значит нехороший? – с надеждой в голосе спросил Сэм.
Роберт ответил, посмотрев на него сверху вниз:
– Это человек, который получает удовольствие от того, что мучает слабых. На самом деле это и есть проявление слабости. Такие люди в душе всегда трусы.
Сэм встал, подошел к ближайшему столу и, повернувшись ко всем спиной, начал его легонько пинать. Лиззи подошла к Роберту и прижалась щекой к его груди.
– Я сегодня днем ничего не заказала. Это был приятный молодой человек, который делает наборные коробочки, деревянные, с решетчатыми крышками…
– Я думаю, у индийцев они дешевле. Она подняла голову.
– Мы поговорим обо всем этом позже?
– Да.
– Мамочка, а можно мне на ужин то же самое, что и Сэму? – спросил Дэйви.
– Ты же всегда ешь то же самое, что и Сэм!
– Я не хочу йогурта…
Лиззи посмотрела на Роберта и как-то грустно улыбнулась.
– Мы ведь сами хотели того, правда? Мы хотели этой комфортабельной, насыщенной жизни, полной работы и детей, с вечным круговоротом. Ведь мы хотели этого?
Он отошел от нее и стал ходить по комнате, поправляя бумаги, выключая аппаратуру и свет. Лиззи наблюдала за ним, ожидая ответа. Наконец он сказал, закрывая окно на модные задвижки особой конструкции:
– Конечно. Это жизнь выкидывает сюрпризы, когда их не ждешь, это жизнь все время ставит перед нами новые проблемы. Изменились не мы, Лиззи, изменилась ситуация вокруг нас.
– Значит, нам придется к ней приспосабливаться? Он ответил таким унылым голосом, какой она у него редко слышала:
– Думаю, да. Придется.
Этот вечер, как и другие вечера, прошел в череде событий, из которых складывался обязательный, всегда повторяющийся процесс: накормить детей, сделать с ними уроки, позаниматься музыкой, оторвать их от телефона и от телевизора и отправить спать. Лиззи всегда хотела, чтобы после двенадцати лет каждый ребенок ужинал с ней и Робом, отказавшись от более раннего по времени и более детского ужина, но два момента разрушили эти планы. Первый заключался в том, что ни Гарриет, ни Алистер не хотели есть вместе с родителями, выдвигая предлоги типа того, что они совсем не голодны, или не голодны в данный момент, не дописали свое изложение, не доделали французский, слишком устали или слишком увлечены книгой, что на деле оказывалось увлечением очередной серией „Закона в Лос-Анджелесе' или „Инспектора Морзе' по телевизору. А во-вторых, Лиззи открыла для себя тот факт, что к половине девятого вечера они с Робертом устают от детей. Сперва ее из-за этого мучило чувство вины, ведь она же сама всегда хотела иметь не меньше четырех детей, да и, как бы там ни было, она гордилась и была рада иметь большую семью, как она гордилась умом, способностями и силой характера своих детей… Но затем ее вдруг осенило, что она была не только матерью своим детям и женой Роберту, но еще и самой собой – Лиззи Мидлтон, и если у нее не будет немного свободного времени по вечерам, свободного от детей, то она просто чокнется. Тан что теперь в половине седьмого она готовила детям спагетти, какой-нибудь пирог и сосиски, а два часа спустя Роберт повторял эту же операцию приготовления ужина для себя и Лиззи. Барбара часто говорила:
– Мне просто смешно, что современных детей никогда не отсылают вовремя в кровать. Вы с Фрэнсис вплоть до четырнадцати лет к семи часам всегда были в постели.
– Серьезно? Мне так хотелось бы, чтобы меня теперь кто-нибудь уложил спать в семь часов, – отвечала Лиззи.
Этот вечер не отличался от сотни других таких же. Только Сэм, таинственно погруженный в себя, обмотал голову Дэйви своим футбольным шарфом „Манчестер Юнайтед', чтобы придерживать на месте челюсть, и скармливал ему небольшие кусочки сосисок, как беспомощному птенцу. Дэйви просто сиял от подобного внимания. Гарриет была необычно молчалива, что было вызвано, как подозревала Лиззи, ее слепой и безнадежной любовью к одному шестикласснику из общеобразовательной школы Ленгуорта – бесшабашному, очаровательному и никогда не обращавшему на нее внимания. Лиззи хотела поговорить об этом с Гарриет, но та никогда не считала Лиззи достойной секретов, и, когда Лиззи входила в ее комнату, Гарриет, находившаяся как раз в середине одного из нескончаемых телефонных разговоров с Хизер, понижала голос до шепота.
Алистер исчез из вида. Он, наверное, был сейчас у себя в комнате, своей любимой берлоге со спертым воздухом, где жил скрытой жизнью среди своих моделей и гор обожаемых комиксов, которые он читал с какой-то одержимостью.
К девяти часам в доме стало совсем тихо. Гарриет унесла магнитофон и свое разбитое сердце с собой в ванную. Сэм и Дэйви заснули, при этом Дэйви был все так же заботливо обвязан шарфом. Алистер, лежа на полу в своей комнате, пылко писал о вредных последствиях кислотных дождей. Лиззи загрузила стиральную машину, поставив программу на ночное время, когда электричество будет дешевле, составила еще несколько своих знаменитых списков на завтра и покормила Корнфлекса. Роберт пожарил два филейных куска мяса и грибы, сделал салат и положил несколько кусков черного хлеба в духовку, чтобы подогреть.
Лиззи сказала, тяжело усаживаясь на кухонный стул:
– Я иногда задумываюсь, неужели все, что мы делаем каждый вечер, повторяется во всей Англии, в тысячах и тысячах семей, где работающие родители имеют по нескольку детей? Неужели у всех этих родителей такое же тревожное чувство, что, как бы быстро ты ни бежал, ты на самом деле откатываешься
