дышащий на заре нового дня. Очень полезно иногда об этом вспоминать. Это сразу ставило на свое место ненужную борьбу за мнимые достижения.
Когда самолет приземлился в Малаге, Фрэнсис почувствовала себя еще лучше. Вот и солнце, вот и Испания, а через три дня рядом с ней будет Луис. И совсем скоро она окажется в „посаде' в Мохасе, каждый визит в которую, как ей казалось, не может не вызывать в ней взрыва эмоций, и Фрэнсис была бы разочарована, если бы этого однажды не случилось. На этот раз свой номер, в котором она жила во время первого приезда в „посаду', она уступила клиентам „Шор-ту-шор', а сама поселилась в небольшом одноместном номере, дверь которого выходила в один из внутренних двориков. Распаковывая вещи, она подумала, как было бы прекрасно, если бы их ребенок был зачат в Мохасе, и более того, в той самой постели, в которой они с Луисом стали любовниками и в которой теперь, без сомнения, лежали, отодвинувшись друг от друга, как тела в могиле, мистер и миссис Бэллентайн из Амершэма. Но их ребенок был зачат не в Мохасе, а, по всей вероятности, в ее квартире в Фулхеме в обычную субботу, когда они провели все утро в походе по магазинам в поисках английских туфель для Луиса („Брогз'? Что это за слово „брогз'? Ирландское? Значит, это – ирландские туфли?'), а за ленчем выпили бутылку вина. Это были приятные объятия, но ничем не примечательные. И, вспоминая об этом, она немного жалела, что зачатие такого ребенка происходило в приятной, но ничем не примечательной близости.
Но, как бы это ни произошло, с тех пор уже прошло больше месяца. Все эти старые испанские сады, пальмы, мирты, высокие живые изгороди, олеандры с кучами мусора под ними – они стояли здесь тогда, месяц назад, и таковыми и останутся в приближающийся вечер, когда Фрэнсис скажет Луису, что она, вне всякого сомнения, беременна.
И вот этот вечер наступил. К обеду должен был прийти Хосе. Обед, как и обычно, был заказан в гостиничном ресторане, и Хосе, как правило, приходил съесть с ними хотя бы одно блюдо. Он предпочитал видеться с отцом, когда в Севилью приезжала Фрэнсис. При ней Луис был более сдержан, не говорил, что Хосе преступает все рамки дозволенного, что он неумеха и лоботряс и продолжает оставаться в должности менеджера отцовской гостиницы лишь благодаря кровным узам, которые, как считает Луис, были наименее оправданным критерием при приеме на работу. Если Фрэнсис была здесь, Луис становился терпимее и обращал свой гнев против сына в шутку. Фрэнсис нравилась Хосе, хотя он считал, что женщине с ее внешностью не подходит роль любовницы (он сам выбрал бы калифорнийскую блондинку с бронзовым загаром). Он понимал, почему выбор отца пал на Фрэнсис. Ему самому нравилось ее общество, нравилась ее прямота, ее необычное чувство юмора, отсутствие театральности в манерах. Он видел, что она оказывает на отца благоприятное воздействие, успокаивает его, приносит ему новые чувства и мысли, отличные от забот об очередной стройке, гостинице или обувной фабрике. Одна из приятельниц Хосе, сделавшая быструю карьеру в Андалусском департаменте здравоохранения, как-то спросила Хосе, не собирается ли его отец жениться на своей английской подруге. Хосе пришел в ужас от такого предположения.
– Жениться на ней? Конечно, нет. Об этом не может быть и речи! Только сумасшедшему придет в голову такое.
Однако этот разговор сильно взволновал его. Он уже свыкся с нескончаемой вендеттой матери против отца и причитаниями его бабки по поводу разрыва между родителями (в конце концов, у многих его друзей родители оказались в таном же положении и развод становился таким же обычным явлением, как и вступление в брак), но женитьба его отца на Фрэнсис была просто недопустима, и Хосе не мог думать об этом без возмущения, близкого к ярости. При очередной встрече с Фрэнсис после разговора со своей подружкой он смотрел на англичанку с подозрением и укором, но она не обратила никакого внимания на его холодные и злые взгляды и вела себя с отцом в той же спокойной, невластной манере (какую редко сохраняют жены в отношении мужей), в которой она обращалась к нему всегда. Вдруг Хосе в голову пришла мысль, что, может быть, Фрэнсис и не хочет выходить замуж за его отца, и эта мысль тоже вызвала в нем бурю гнева, уже другого свойства. У него все время было ощущение, что Фрэнсис если и не смеялась над ним открыто, то уж немного посмеивалась точно. Он начал избегать Фрэнсис и не заходил в квартиру отца, когда она бывала там. Никто этого вроде не замечал, и в их отношениях ничего не изменилось, но вскоре Хосе начал скучать по обедам у отца и Фрэнсис, которая просто своим молчаливым присутствием защищала его от отца. Хосе сказал себе, что приложил достаточно усилий к защите чести своей семьи, и вновь стал появляться у отца к ужину по пятницам и субботам. Через некоторое время, как это часто случалось в жизни Хосе, он уже и забыл про свои переживания. Он нередко приносил Фрэнсис цветы и взял за правило целовать ей руку, чему его научила в Севильском университете одна симпатичная студентка- австриячка.
– Это немного напоминает оперетту, – заметила Фрэнсис. – Фа, соль, сэр, – и я легонько ударю вас веером по руке.
– Я не понимаю.
– И не поймешь, – сказала Фрэнсис.
– Почему не пойму?
– Потому что ты – испанец.
– Но это замечательно, быть испанцем!
– Хосе, – мягко проговорила она, – ну ты и осел. Он улыбнулся Фрэнсис. Она выглядела усталой, ее кожа была бледнее обычного. Он подумал, что она, возможно, переработала. Сам он не знал, что такое переработать, потому что прилагал все усилия, чтобы не знать этого. Но он знал, что большой объем работы может легко „сломать' человека, который не остерегается переработать.
– А где отец?
– В душе.
– Вы заказали тушеные овощи? Отлично. А еще salmonetes, как это по-английски…
– Кефаль, – сказала Фрэнсис, – розовая кефаль. Я не знаю, заказ делал Луис. Я все время после полудня провела в Альказаре.
– В Альказаре?! – удивленно воскликнул Хосе. – А что вы там делали?
– Думала.
– Вы очень неординарный человек. Еще мне кажется, что вы немного устали.
– Да.
– Тогда садитесь, а я принесу вам бокал вина.
– Да, пожалуйста. – Она сняла туфли и устроилась с ногами на диване у открытого окна, через которое была видна темнеющая аллея.
