– Ганин, не кричи на меня! – задыхаясь, прошептала она.
– Я не кричу, а просто громко говорю... – ответил он более спокойно. – Ты, пожалуйста, не волнуйся – все будет хорошо!
Прошел еще час мучительного ожидания. Снова раздался звонок в дверь: вернулся Ганин. Катя ахнула, когда увидела его, – кажется, он постарел лет на десять.
– Ну! – нетерпеливо воскликнула она.
– Пока ищут...
Он коротко рассказал ей, как обстоят дела, в какой стадии находится расследование.
– Алексея нашли? Что он сказал?
– Еле нашли... Он, оказывается, жил не дома.
– Да? А где же?
– У товарища своего, где-то в центре...
– Наверное, у Петренко, – догадалась Катя.
– Да... Он находился практически в невменяемом состоянии.
– Кто, Петренко?..
– Да нет же, Алексей Караваев твой, вот кто! Пил, не просыхая, целый месяц – с тех самых пор, как похоронил дочь. Ничего не знает, ничего не видел, толку от него никакого...
– А я думала... – прошептала Катя. – Послушай, Ганин...
– Что?
– Если с Микой что-то случится, я не знаю... я тогда умру.
– Перестань! – со злостью воскликнул он и затряс ее за плечи. – Немедленно прекрати, слышишь!
Она заплакала. Даже не заплакала – а тихонько заскулила, как побитая собака.
– Катя, не надо!
Он обнял ее, тесно прижал к себе.
В последний раз он обнимал ее двенадцать лет назад.
Он обнял ее.
Ну надо же было ее как-то утешить! Хотя Ганин прекрасно понимал, что ее сейчас никак не утешить.
– Ганин, мне так страшно... – тоскливо пожаловалась она и положила ему голову на плечо.
– Все будет хорошо, – бормотал он, укачивая ее, точно ребенка. – Катя, Катя, Катенька...
Она плакала. Она так плакала, что покрылась легкой испариной – ладони Ганина, лежавшие на ее спине, почувствовали теплоту и горячую влажность ее тела, пробивавшуюся сквозь тонкий свитер.
Он уткнулся носом в ее шею... и тут с ним произошло нечто странное, сродни тому откровению, которое случилось с ним, когда он впервые понял, что Мика – его сын.
Он вдруг уловил и вспомнил тот тонкий и нежный запах, который шел от Катиного плеча – там, где оно переходило в шею. Тонкий и нежный, не похожий ни на что на свете. Он пробивался сквозь плотную броню лосьонов, кремов, дезодорантов, духов, которыми так любят пользоваться женщины. Запах неведомых цветов? Земли и травы? Далекого леса, облаков? Снега на горных вершинах?..
Ганин снова попытался классифицировать его, этот слабый и тонкий аромат Катиной кожи, но так и не смог. Как и тогда, много лет назад, когда они были вместе и встречали рассвет в объятиях друг друга...
Это воспоминание, узнавание было как удар молнии.
Столько лет он прожил без этой женщины, почти забыв о ней, а теперь она вдруг пришла и заставила думать о себе.
Он и ненавидел ее так потому, что она забирала его всего, целиком, и не давала вырваться. Любовь к ней – как кандалы. В одно мгновение все чувства, давние и свежие, сиюминутные, промелькнули в нем, и Ганин не выдержал – короткий стон вырвался из его груди. Неожиданное открытие никакой радости в нем не вызвало. Тем более – в свете происходящего.
– Ну же, держись! – он встряхнул Катю. Отстранился. Посмотрел ей в лицо.
Она сидела напротив него, тонкая и беззащитная, враз потерявшая всю свою надменную самоуверенность. В глазах у нее стояли слезы, уголки губ слегка кривились. Нежнейший, несмотря на искреннее горе, цвет лица. Глаза такого странного оттенка. Темные, как дым, спутавшиеся длинные волосы. Акварель...
Впрочем, не имело никакого значения, красива она или нет.
Или имело?
Она встала и, сжимая руки, бесцельно прошлась по комнате.
Ганин следил за ней взглядом, пытаясь понять, какая же она, эта женщина. Плохая или хорошая? Глупая или умная? Добрая или злая? И не мог. Потому что это опять-таки не имело никакого значения – стоило ему вдохнуть запах ее кожи. «Она ни на кого не похожа, – обреченно подумал Ганин. – И я знал об этом раньше. Даже сам говорил когда-то ей об этом. Ну да... Как же я ее назвал?»
– Гриша...
