Инге же позволялось все. Родители Инги всегда относились к дочери как к божеству. Кумиру. Идолу. Солнцу…
Нина Самойловна и Антон Иванович настолько любили дочь, что ничья другая любовь с этой – тотальной и безграничной – сравниться не могла. У этой родительской любви просто не могло быть конкуренции.
Инга привыкла к абсолютной свободе, все бытовые проблемы брали на себя ее родители, а она сама, точно птичка, порхала от одного уик-энда к другому. Теперь, получив в свою власть Агнию, Инга оторвалась по полной.
Нельзя сказать, что Агнии не нравились все эти развлечения. Нет. Она и раньше с удовольствием сопровождала свою подругу на все мероприятия, если позволяло время. Но сейчас тоска мешала девушке в полной мере наслаждаться культпоходами.
Отец нанес ей незаживающую рану, в которую можно было постоянно вкладывать персты, щупать, теребить пробитое сердце, поверять – как там, не зажило? Не зажило. И не заживет никогда…
На Пасху Агния решила съездить на могилу матери. Инга звала подругу на Новодевичье, на Ваганьковское – напитаться скорбным и сладким запахом чужой славы, полюбоваться роскошными надгробиями, но тут уж подруга в первый раз отказалась.
Рано утром Агния села на электричку, которая увезла ее за пределы Москвы, в пригород. Там, на окраинном гигантском кладбище, отец восемнадцать лет назад похоронил мать Агнии.
Агния ездила туда каждый год, но этот раз был особенным. Потому что Агния теперь знала все.
…От сырой, черной земли поднимался пар. Ослепительно сияло солнце, и на фоне яркого неба набухшие почки на деревьях казались гипертрофированно огромными. Асфальтовые дорожки в трещинах, бумажные цветы. Запах краски и дыма. Много посетителей…
Агния купила букет у входа, в палатке, и углубилась в лабиринт узких аллей.
На том участке кладбища, где покоилась ее мать, посетителей было мало. И хорошо – положив цветы, Агния села на узкую лавку за железной оградой, уперлась взглядом в пыльный гранитный камень и сказала, не боясь, что кто-то услышит ее:
– Мамочка, здравствуй.
Глаза слепило солнце. Агния зажмурилась, расстегнула плащ… Вверху, в ветвях деревьев, свиристела какая-то птица.
О чем еще говорить, Агния не знала. Они и при жизни с матерью не откровенничали. Любили друг друга, беспокоились друг о друге, обнимались, ласкались, но почти не говорили о главном. Говорили всегда о чем-то обыденном, простом: о школе, об отметках, погоде, природе, как правильно сварить кашу и каких приправ положить в мясной фарш. О том, что надо постирать занавески и купить новое пальто на зиму.
Но ни слова о том, что творилось между отцом и матерью. Ни слова о том, как мама ревновала его. Ни слова о том, почему накануне отец кричал на нее. Ни слова о том, куда отец уезжал на все майские праздники. Как будто ничего не было. Как будто так и надо, потому что именно так и живут все семьи.
Наверное, теперь настало время для разговора.
– Я все знаю, мама, – мрачно произнесла Агния. – Я знаю, что тогда произошло. И я нисколечко тебя не осуждаю… И не обижаюсь на тебя. Ты не переживай из-за меня, ладно?
Она помолчала, стараясь справиться с волнением. В горле стоял ком.
Наконец Агния устала сдерживаться и заплакала.
– Мама, не обращай внимания… Это я так… нервы.
«Надо ли рассказать маме о личном? Наверное, надо!» – мужественно решила Агния. Отныне между ней и матерью не будет никаких тайн. Полная откровенность!
– Мама, у меня было два… кавалера, – торопливо произнесла она, вытирая слезы. – Ты только не осуждай меня… Я просто не сразу разобралась, кто из них мне больше нравится. Один – серьезный такой мужчина… злой. Нет, он меня не обижал и ничего такого не делал, не думай! Но он – как отец. С ним тяжело. Он никогда не будет верен. Он – слишком мужчина, и он за грех не сочтет, если когда-нибудь изменит жене… А я не могу так. Я умру, если меня предаст тот, кого я люблю. Я как ты, мама, я поняла…
Агния всхлипнула, постаралась успокоиться. Продолжила сосредоточенно:
– Кто другой? Хороший человек. Он добрый и… и я почти в него влюблена… была. Но потом поняла, что и с ним я не буду счастлива. Вообще, мам, ни с кем нельзя быть счастливой. Почему люди считают, что любовь, брак – это счастье? Что это то, к чему должны стремиться все? Да глупости это! Так мало по- настоящему счастливых людей… Получается, все стремятся к тому, чтобы испытать боль, унижение, предательство… Не хотят видеть того, что любовь – это страдание! Все вокруг – слепые. Как мотыльки, летят на огонь, а потом содрогаются в агонии… Я тебя понимаю, мама. Помнишь Марину? Ну, ту девушку, что жила у нас в доме? Она тоже поняла, что любовь не приносит счастья.
Агния помолчала немного, словно давая матери, лежащей там, под землей, собраться с мыслями, вспомнить прошлое.
– Марина тоже поняла, что любовь – это страдание. Она тоже сбежала из этого мира, как и ты. Мы одинаковые – ты, я, Марина. Мы, все трое, – поняли. Но мне повезло больше, чем Марине или тебе, – я успела спастись. Я вовремя сбежала. От них от всех – от отца, Эдуарда, Гриши. Я сейчас живу у Инги. Хорошо, весело… Мы с ней ходим везде, гуляем – ни забот, ни хлопот! И никаких, никаких переживаний!
Агния поправила волосы.
– Да, я постриглась еще… Мне идет? Я уже два раза стриглась и красилась – волосы отрастают быстро. Все говорят, что с короткими волосами мне лучше. О чем мы с тобой говорили? А, про то, что я сбежала… Я вот думаю – ищут меня или нет? Наверное, забыли уже. Я свой телефон отключила – хожу со старым Ингиным. Только с ней перезваниваюсь… Ты правда помнишь Марину? Я сама-то ее не сразу вспомнила. Странно… Иногда вдруг картинки из прошлого всплывают в голове – как Марина, и Эдик, и Гриша сидят во дворе… Смеются, играют на гитаре, болтают. Отец не любил, когда во дворе собирается молодежь…
Агния замолчала, погрузившись в хаос воспоминаний. Их двор, разросшиеся кусты сирени, на качелях – Марина, рядом стоит Эдик Орехов. Марина смотрит на Эдика, Эдик смотрит в сторону, лениво жует какую-то травинку. Марина протягивает руку – берет ладонь Эдика, прижимает ее к своей щеке. Сколько нежности, скрытой любви – в ее жесте, взгляде, прикосновениях…
«Орехов! – вздрогнула Агния – она сама не ожидала, что ее память хранит подобное. Наверное, Агния много лет назад видела мельком, проходя через двор, эту немую сценку, и забыла… а она, эта сценка, оказывается, запечатлелась в ее мозгу навсегда. – Так я и знала! Марина любила Орехова! И ничего хорошего из этого не вышло…»
– Мне иногда бывает очень страшно, мама, – содрогнувшись, тихо произнесла Агния. – Я иногда делаю что-то не то… Ошибаюсь! Лучше ничего не делать, ни с кем не встречаться! Потому что ничего хорошего из этого не выйдет, – снова повторила она, как заклинание.
Агния минут тридцать сидела молча, разглядывая надгробную плиту. Рядом, за соседней оградой, появились посетители – зашумели, наводя порядок, остро запахло краской.
– Ладно, мамочка, пойду… Пора! – Агния накинула плащ, побрела по аллее к выходу.
Из головы упорно не шла Марина. И эта привязанность к Марине пугала Агнию. Ну какое ей дело до девушки, погибшей восемнадцать лет назад?! Почему призрак этой Марины неотступно тащится за Агнией?..
Эдуард + Марина + Григорий = смерть
Эдуард + Агния + Григорий =?
Уравнение, которое нельзя решить. Теорема, которую никогда не доказать…
Или – можно?
Агния, зябко ежась, вышла за ворота кладбища. Солнце спряталось за облака, и эта улица, серый асфальт под ногами, серое небо – весь пейзаж вокруг тоже показался Агнии призрачным. Тоскливо и страшно.
Она пошла вдоль каменного высокого забора к трамвайной остановке. На трамвае – пару остановок до станции и потом на электричке…
Вдали, на пригорке, показался трамвай. Агния полезла в сумочку за билетом. На остановке сидели три
