Я уткнулась в его шею, в то место, где она соединялась с плечом.
– Я всю жизнь хотела вас понюхать, – призналась я. – То есть от вас никогда ничем не пахло, вы, Вадим Петрович, известный чистюля и гигиенист, но у любого человека есть собственный запах, надо только подойти близко, прижаться носом прямо к коже... я очень давно хотела это сделать.
– Ну... и?..
– Я не знаю... Кажется, нет ничего такого, что бы меня оттолкнуло.
– Слава богу! – обрадовался он.
– Нет, мы с вами все-таки сумасшедшие...
– Так ты не уйдешь? – с надеждой спросил он.
– Нет. Только тетя Зина меня не поймет...
– Ну что ж... не могут же все быть счастливыми! – И он опять улыбнулся.
Все-таки в этот вечер нам пришлось расстаться, но я обещала, что ненадолго. В самом деле, неужели слова имеют обратную силу?.. Я, похоже, действительно его любила.
Тетя Зина сидела дома за томиком Ушинского, увидев меня, она принялась читать вслух некоторые, особо понравившиеся ей места и совершенно не обратила внимания на то, что я делаю. А я собрала кое- какие вещи в пакет.
– Ты что, опять куда-то уходишь? – встрепенулась она, когда я была уже у двери.
– Ненадолго, тетенька, ненадолго! – обещала я ей.
Через некоторое время я была опять у этой растреклятой гостиницы. Глупо соваться в главный вход, и поэтому я быстро переоделась в кустах. Коричневое платье с пелериной, темная косынка на голову, под которую я спрятала свои слишком заметные волосы, стоптанные тети-Зинины тапочки. Рядом валялось жестяное ведро, и я, по какому-то наитию, прихватила его с собой.
Сгорбившись, я прошаркала через площадь – швейцар даже не посмотрел в мою сторону: вероятно, я представляла собой очень унылое зрелище – и толкнулась в дверь с надписью «Служебный вход». К моему счастью, она была открыта и мне не пришлось лезть через забор, что, при моей ловкости, было довольно рискованно...
Я оказалась на заднем дворе – здесь был свален мусор, высилась поленница серых дров и росла крапива. Для полной убедительности я прихватила с собой и швабру, которая стояла тут же, у поленницы. Никого не было, только из распахнутой двери, которая вела, скорее всего, на кухню ресторана, раздавались какие-то голоса и гремели кастрюлями. Я мельком посмотрела в черное закопченное окно первого этажа – типичная провинциальная уборщица. Баба Глаша или тетя Маша... Темный платок скрывал половину лица, и мой возраст определить было трудно.
Это действительно оказалась кухня – огромная жестяная вытяжка тянулась вдоль стены, пахло щами и котлетами, в конце коридора персонал в белых халатах таскал баки. Не глядя в ту сторону, я свернула в коридор, продолжая усердно изображать из себя уборщицу.
Поднялась вверх по лестнице. Я почти не боялась, что меня поймают и начнут пытать с пристрастием – «А вы, гражданка, что здесь делаете?» – я бы тогда точно рассказала всем про Ника. И потом, что бы мне сделали? Отвели бы в милицию? Я сама туда собиралась в случае неудачи...
Второй этаж был пуст, ковровая дорожка с проплешинами, множество дверей. Со шваброй в руках я подошла к одной из дверей, делая вид, что подметаю, прислушалась... Тишина.
И вдруг я вспомнила, что Ник собирался остановиться в люксе, а эти номера никак не напоминали люкс.
Я поднялась на третий этаж. Мимо меня прошли двое мужчин в спортивных костюмах. Я обмерла, но они даже не посмотрели в мою сторону – наверное, постояльцы.
Четвертый, последний этаж выглядел иначе – дорожки здесь были приличные, двери не облезлые, ручки на них золотые. В другом конце коридора была стойка дежурной по этажу, но, на мое счастье, за ней никого не оказалось. Простота и непринужденность нравов. Я стала ходить по коридору, прислушиваясь, что творится за дверями.
Почти за всеми была тишина, за одной бубнил телевизор, за другой плакал ребенок. Уж за этой Ника точно нет...
Послышался уверенный стук каблучков, и я ретировалась обратно, на служебную лестницу. Так и есть, это была дежурная по этажу. Она села за стойку и стала трепаться по телефону с какой-то Ниной, обсуждая с нездоровым интересом, как мариновать баклажаны. «А, что б тебя...» – с досадой подумала я, садясь на ступени. Здесь меня не было видно из коридора. Дежурная мешала. Минут сорок она болтала, и в это время мимо меня прошли еще две женщины и один мужчина с огромными сумками, и каждый раз при этом я вскакивала и изображала бурную деятельность.
Потом наступила тишина, и как будто все замерло. Я сидела на ступенях, прислонившись спиной к стене, и смотрела в большие окна, выходившие во двор. Сверху ничего не было видно – только макушки деревьев отливали изумрудным светом в лучах заходящего солнца.
Произошло что-то непонятное – незаконным образом, закамуфлировавшись, я пробралась в эту гостиницу и теперь сидела на лестнице и глядела в чужие окна, в любой момент меня могли разоблачить, стоило той же дежурной, например, пройтись до конца коридора, а я впала в какой-то сонный транс.
Золотая пыль вилась передо мной – она не падала вниз с потолка и не поднималась сквозняком со ступеней, она вертелась ленивым смерчем, завораживая меня. Эта пыль что-то напоминала мне, отчего я чувствовала себя чересчур спокойно, я глядела сквозь нее на деревья и едва не плакала от умиления. «Ты весь в золотой пыли...» Откуда это, про золотую пыль?..
Инесса умерла, но я неожиданно почувствовала себя счастливой. Почти счастливой, так скажем... потому что примешивалась к этому чувству душевная боль – из-за несовершенства мира, из-за несовершенства людей... такие, как я, никогда не могли быть счастливы до конца, но и того, что я испытывала, было достаточно...
На этаже хлопнула дверь, совсем рядом, – я тут же вскочила и принялась тереть плешивой шваброй
