Поэтому я вздрогнула, когда дверь в комнату открылась и вошел Вадим Петрович, постаревший лет на десять. Он что-то сказал... что же он сказал, почему я не помню этого до сих пор? Ах нет, помню – он спросил, почему я читаю в темноте, и включил свет.
«Ты была у него?» – спросил он.
Но я, в странном оцепенении, наверное, вызванным неожиданным появлением Вадима Петровича, молчала.
«Ты была у него? – опять спросил он. – Что вы делали?»
Я отметила, что выглядит он ужасно – не бледный, как обычно, а какой-то серый, огромные синяки под глазами, словно после недельной бессонницы, его тоже можно было назвать монструозным... вампир Носферато, который крадется вдоль темных стен в поисках свежей крови.
«Что вы делали? Я убью этого гадкого мальчишку...»
Я хотела произнести длинный прочувствованный монолог на тему того, что он не имеет права говорить все это, что вообще он мне никто, что я просто гуляла на бульварах, но опять почему-то промолчала, хотя и видела, что молчание мое заводит Вадима Петровича.
«Ты понимаешь, что в твоем возрасте... может случиться непоправимое, и вообще...»
И тогда я ему сказала... странно, почему я об этом словно забыла до этого дня? Я ему сказала спокойно:
«Вы же собирались повеситься?»
И он тотчас бросился передо мной на колени, и отодвинул одну полу халатика в сторону, и посмотрел на меня так... «как горла перехват», «как сердца мужеского сжатье»... Я не знала, как может сжиматься мужское сердце, и мне никогда не узнать об этом, мне никогда не узнать счастья и любви, потому что в тот черный день я погибла.
Правда, подвергая теперь микроскопическому, детальному исследованию свое прошлое, производя ревизию тогдашнего своего подсознания, я не могу не отметить сейчас, что в какой-то момент мне стало жаль Вадима Петровича. В тот момент, когда он еще стоял на коленях и смотрел на меня – как раз перед тем, как склониться над моим обнаженным коленом. После уже начинается совсем другая история...
– Ты что? – спросила Инесса ласково, обернувшись. – Ты опять плачешь?
– Нет, – ответила я, уже с совершенно сухими глазами. – Я все думаю о тебе, о том, что ты мне сегодня рассказала... Обещаю, ты никогда не пожалеешь о том, что была со мной откровенной... Но, знаешь, я не могу последовать твоему совету.
– Какому?
– Простить и полюбить Вадима Петровича. Я не смогу. Я его так ненавижу, так не люблю... Стоит мне его вспомнить, как я начинаю заболевать, я задыхаюсь, у меня давит в висках...
Инесса протянула руку, потрепала меня по волосам.
– Идем-ка домой... – сказала она. – У нас будет еще время снова обсудить все это.
– Идем, – встала я. – Только, умоляю, пойдем другой дорогой...
– Какой?
– Ну, чтобы не мимо того дома, где живет вдова Чернова.
– Я даже не знаю... ладно, попробуем, чего не сделаешь ради любимой подруги.
Справедливость вышесказанного я поняла немного позже, когда мы с Инессой брели вдоль железной дороги, потом мимо каких-то невероятных хибарок, гаражей, мимо ремонтных мастерских, в которых творилось нечто непонятное – то ли там чинили машины, то ли клепали вручную летающие тарелки, пользуясь провинциальной безнаказанностью... я так и не поняла (истина где-то рядом). Дважды нам вслед заманчиво кричали работяги в замасленных черных спецовках, обещая радости, которые таились в глубинах их мастерских, трижды нас облаяли мерзкие дворняги, являвшие собой апофеоз вырождения, а пронесшийся грузовик едва не заставил нас задохнуться в пыли.
– Это все ерунда, – откашливаясь, произнесла Инесса. – Главное, чтобы ты была здорова. В висках не давит случайно?..
– Ты уверена, что это единственный обходной путь до нашего дома? Может быть, есть еще какая- нибудь дорога?
– Ну, нет, милочка, третьего не дано!
Мы с Инессой подтрунивали друг над другом, и, в общем, все было не так уж плохо.
– Смотри-ка! – вдруг указала она на какую-то пыльную точку, снова возникшую перед нами на горизонте.
– Что?
– Что-то странное... что это там движется?
Я прикрыла глаза ладонью – мешало садившееся солнце, но ничего примечательного не обнаружила.
– Какая-то машина.
– Очень странная машина...
Мы вышли на заасфальтированный участок дороги. Я уже видела издалека начало нашей улицы, утонувшей в липах.
Пыльная точка, расплывшаяся на оранжевом горизонте, была теперь совсем близко, и я поняла наконец удивление моей спутницы. Это действительно была странная машина... странная даже для Москвы, а тем более для такого захолустного городишки, как наш славный Тишинск.
