Кстати сказать, Митя отстриг Але ее великолепные косы, как ни жалко их было – донимали вши.
Ночью они спали вместе, тесно прижавшись друг к другу, но в их объятиях не было ни одного намека на эротику – в эти дни в Ленинграде все спали вместе, поскольку отопление не работало, а морозы – ого-го, очень жестокие!
Тристан и Изольда, между которыми по ночам лежал меч, и в подметки им не годились со своей рыцарской невинностью – просто такова была сейчас суровая, простая наука выживания.
Аля и Митя были как брат и сестра. Просто два человеческих существа, в которых еще теплилась дыхание. В Мите – чуть больше, и потому он пытался согреть Алю.
Надо сказать, у него это получилось. Они оба выжили. Дотянули до весны. А там паек еще немного увеличили, солнышко стало пригревать...
Все это время Аля лежала, днем изредка выбираясь из комнаты на кухню. У Мити были соседи – но она их ни разу так и не видела, слышала только несколько раз глуховатые и скупые разговоры за стеной.
Однажды Аля проснулась, потянулась – и поняла, что чувствует себя вполне сносно. Выпростала из-под одеяла тощие руки, с недоумением принялась их разглядывать. «Господи, какая я грязная!..»
Она накинула на плечи старое пальто, взяла под мышку деревянную шайку и потащилась в общественную баню – только там можно было как следует отмыться.
В Белозерской бане в женском отделении дуло из разбитого во время артобстрела окна, кое-как заколоченного фанерой. Аля налила в шайку горячей воды и принялась медленно, сосредоточенно мыться.
Она так давно не видела собственного тела, что не узнавала себя. Это – она? Эти кости в прозрачной оболочке – она?!.
Но вокруг двигались такие же тощие, костлявые тела с пустыми мешочками кожи на груди... Женщины говорили, смеялись над собственной худобой. И Аля тоже засмеялась – в первый раз после начала войны.
...Она вернулась в квартиру Мити отмытая, с хрустящими от чистоты короткими волосами, переоделась в платье, оставшееся от какой-то Митиной родственницы, и принялась за уборку. Солнце пробивалось сквозь пыльные, серые, заклеенные бумажными полосками окна. «Эх, помыть бы их сейчас, быстренько...»
Аля пошла на кухню за ведром.
Там стоял какой-то мужчина, к ней спиной – доставал с полки чайник.
– Добрый день, – сказала Аля.
– Что? – человек обернулся, и внезапно Аля узнала в нем Артура. Артура?.. Артур – Митин сосед?..
Тот самый Артур?..
Аля стояла, окаменев, прижав руки к груди, во все глаза глядя на мужчину. Он или не он? Ну да, конечно он, какие могут быть сомнения... Эти рысьи глаза, эта улыбка!
Мужчина смотрел на нее с недоумением, потом что-то дрогнуло в его лице.
– Аля? Вы – Аля? А я не сразу узнал... Ох, какие ж у вас были замечательные косы, Аля! – добродушно произнес Артур и принялся в энергичном рукопожатии трясти ее ладонь. – Здравствуйте, Аля. Вот и свиделись! Такая жизнь, проклятая война... Митька говорил, что у него подопечная есть, но я даже не подозревал, что это именно вы, Аля...
Аля не в силах была и слова произнести. Стояла и смотрела на Артура.
«Почему он улыбается? Почему он так мне обрадовался? Ах, да, он ведь не знает, что я за ним тогда следила! Он не знает, что я его подозреваю... – роились мысли в ее голове. – Он не должен знать, что я его подозреваю! Что делать, что делать?»
– Аля, с вами все в порядке?
– Нет, – прошептала Аля. Вероятно, от слабости и шока она на миг сошла с ума, потому что в следующее мгновение сказала: – Артур... это вы посылали сигналы фашистам? Тогда, в начале осени...
Они были одни в доме. Он был сильней, больше, взрослей. Он мог задушить ее. Зачем ему такая опасная свидетельница?.. Свернуть ей шею, точно цыпленку! Задушить и уйти. Никто бы и не догадался – еще одна жертва блокады валяется на полу, в пустой квартире!
Артур стоял и смотрел на Алю. И думал.
О чем он думал? Господи, если б знать, что скрывается за его рысьим взглядом, какие намерения...
Аля попятилась назад, схватила утюг с чьего-то стола – закоптелый, черный, тяжелый, которым не пользовались, наверное, с начала войны.
– Аля?
– Не подходи ко мне!
– Аля!
– Убью... Ты предатель, диверсант, немецкий шпион... Признавайся!
– Аля... – он вдруг засмеялся – тихо, печально. Его смех был больше похож на плач. – Ты – тоже? Видно, все в этом городе сошли с ума, в любом подозревают шпиона...
– Ты – не любой. Я шла за тобой. Тогда, помнишь? Была тревога, но ты не стал прятаться в убежище, ты сбежал! – задыхаясь, произнесла она, едва удерживая обеими руками утюг. – А потом я увидела зеленые цепочки... Ты указал фашистам, куда надо сбрасывать бомбы. Прямо на Бадаевские склады!
– Ты видела это?
