к таким, как ты! Да он к дачным комарам испытывает больше приязни, чем к вам, стервам!» – подумала Ива.
И ей ужасно захотелось поставить Еву на место, дать той понять, что не все мужчины любят стерв, что не все в восторге от ядовитой помады и белокурых кудрей а-ля Мэрилин.
Ива предложила Еве пари (глупо, конечно, но к тому времени она, Ива, была немного пьяна). Ева согласилась. Конечно, потом можно было забыть всю эту историю, выкинуть из головы воспоминания о странной квартире, где над маленькими мертвыми человечками царствовала злая волшебница, но дух упрямства взыграл вдруг в Иве.
Она понимала, что стерве никогда не докажешь того, что она стерва (равно как и дураку – что он дурак). Но очень уж хотелось поставить Еву на место!
Таксист – чрезмерно толстый молодой парень с ранней лысиной – всю дорогу с тоской косился на Еву и едва заметно, но тяжко – стонал и сопел.
– Куда вам, девушка?
– В Лапутинки.
– Охо-хо...
Таксист прекрасно понимал, что такая девушка, как Ева, вряд ли будет к нему благосклонна, и даже знакомство не пытался завязать – знал, что бесполезно. Слишком хороша та была, даже более того – ослепительна.
Ева долго думала, как одеться на встречу с Михайловским, но, перебрав все варианты, отвергла строгую классику и гламурную пестроту.
Выбрала светло-желтые бриджи и полосатую рубашку-поло – бледно-желтые и белые полоски, белые воротник и манжетки на коротких рукавах, очень простенькая, в духе тридцатых годов, и вместе с тем облегающе-женственная рубашка. Белые туфельки с открытой пяткой на неимоверной шпильке, темно- желтая матерчатая сумочка с вышитым на боку солнышком, макияж – прозрачный, легкий, сияющий. Вся такая летняя, юная, праздничная... Недаром говорят: «Маленькая собачка – до старости щенок».
Она села в кресло, запрокинув голову, закрыла глаза и улыбнулась.
– Охо-хо... – засопел рядом водитель.
Ева пользовалась услугами такси, хотя вполне могла себе позволить приобрести машину – недорогую, но какую-нибудь вполне приличную иномарку. У Евы даже права были! Но она, обычно такая смелая и азартная, терялась на московских дорогах, ей становилось страшно – в потоке хаотично и агрессивно (словно акулы рядом мелькают, норовя цапнуть!) виляющих вокруг нее авто.
«Глупое пари... Но зато хоть на Михайловского посмотрю!»
Они ехали долго, после Кольцевой больше часа потеряли в пробке. Водители в стоявших рядом машинах с радостным возбуждением разглядывали Еву, а ей еще большую радость доставляло желание не замечать их.
– Охо-хо...
Наконец прибыли в Лапутинки, остановились у высокого каменного забора. Возле ворот уже стояла Ива и улыбалась.
– Ева, молодец, что приехала!
На миг Еве стало неловко – опять Ива показалась ей какой-то странной, неискренней, но потом это ощущение исчезло. Они прошли в сад, расположились на веранде, увитой диким виноградом.
– Сейчас Даниил Петрович придет...
– Послушай, Ива, а что ты ему обо мне сказала? – с интересом спросила Ева.
– Сказала, что ко мне подруга приедет, его большая поклонница. Спросила его, может ли он дать тебе автограф. Он сказал – может. Вот и все! Погоди, я сейчас чай принесу. Или чего покрепче? – спохватилась Ива.
– Нет-нет-нет! – замахала руками Ева. – Только чай. Один чай!
Ива ушла, а Ева осталась одна. У нее не было дома за городом, и она очень смутно представляла себе дачное житье. Солнце светило сквозь листья винограда, воздух был непривычно свеж и легок, высоко в небе гудел самолет. «Хорошо-то как! Может, и мне дачку завести?»
Послышался шорох, и по ступенькам поднялся на веранду мужчина средних лет, мрачноватый и серьезный. Крепкий – не толстый, но довольно плотного телосложения, ростом выше среднего. Темно- каштановые отросшие волосы, густые темные брови, темные глаза. Джинсы, клетчатая рубашка навыпуск, сандалии на босых ногах. Михайловский?!
У Евы мурашки побежали по спине.
До последнего мгновения вся эта история казалась ей шуткой, но, когда Ева увидела перед собой знаменитого беллетриста, она машинально и почему-то без всякой иронии подумала: «Ну вот он, мой муж... И ведь совсем не старый!»
– Даниил Петрович... – Она поднялась ему навстречу.
– Да, здравствуйте, – ответил он немного глуховатым, низким голосом. – Это вы – та самая подруга?
– Ага!
Не понять было – в настроении Михайловский или нет, всегда он выглядел таким мрачным или был недоволен этим вынужденным знакомством...
– О, Даниил! – На веранду вышла Ива с подносом. – Привет. Вот она, та самая Ева Полякова, которая без ума от твоих книжек!
– Это правда, – кивнула Ева. – Сплю и вижу, что вы дадите мне автограф...
– Можно на «ты», – равнодушно и даже как-то небрежно произнес он. – Только у меня мало времени, я всего на полчаса.
Ева вытащила из сумочки его последнюю книгу.
Тот достал из кармана шариковую ручку и четким, размашистым почерком стремительно написал на развороте – «Еве от автора», поставил подпись.
– Прошу... – Когда Михайловский передавал ей книгу, Ева заглянула ему в глаза. Мрачные, непроницаемые, они ни о чем не говорили.
– Ева делает кукол, – с улыбкой произнесла Ива. – Садитесь! У меня замечательный чай, с жасмином...
– В каком смысле – кукол? – спросил Михайловский, держа в крепких, совсем не писательских руках изящную чашку.
– Которые на выставках обычно бывают, коллекционные... – пояснила Ива. – Это просто чудо какое-то... Они выглядят совершенно как живые!
– Надо же... – с мрачным равнодушием произнес тот. – Можно я закурю?
– Да, пожалуйста! – в один голос воскликнули Ева и Ива.
– Ты специально этому училась? – закурив, обратился Михайловский к Еве.
– Нет, – сказала она. – По образованию я – скульптор. Вообще этим делом занимаются совершенно разные люди... Вот Дима ПэЖэ – это такой известный кукольный мастер у нас, – он раньше был ювелиром и реставратором мебели. Голландка Тина Камербек – огранщицей алмазов. Американка Ардис Шанкс пробовала себя в качестве скульптора и в качестве фотографа-репортера. А потом однажды взяла в руки головку обычного сыра и в некоем интуитивном состоянии слепила из нее кукольную фигурку. Ардис теперь делает гномов и принцесс, изящных дам и фей в пышных локонах из ангорской шерсти... Ее работы известны всем коллекционерам мира.
– Забавно... – пробормотал Михайловский, выдыхая дым.
– А немецкая художница Вильтруд Штайн призналась, что сделала свою первую куклу с детской фотографии мужа – так она любила его. Теперь ее фарфоровые малютки в ползунках и мохеровых шапочках тоже очень популярны, – продолжила Ева. – А вот у кукол Фридеричи очень драматичная история...
– А ты почему занялась этим? – оживленно перебила ее Ива.
– Не знаю. Наверное, не наигралась в детстве, – пожала плечами Ева.
– Да, в каждой женщине сидит девочка... – мечтательно произнесла Ива. – Правда, Даниил?
