она вообще? – неожиданно спросил Лева.
– Есть, – твердо ответил Терещенко. – Конечно, по голливудским мелодрамам нельзя судить о настоящей любви, там все… сделано, но, наблюдая окружающих меня людей – друзей, знакомых, незнакомых, просто прохожих иногда, – я понимаю, что она есть…
– Замечательно!
– Есть вещи, которые нельзя объяснить. Они просто есть – и все. Алгеброй гармонию не проверишь. Любовь – она как вера, в ней очень мало рационального…
– А оценить с помощью разума свои чувства к Елене вы можете? – спросил Лева.
– Могу, как ни странно! Страсть моя только в самом начале, я не могу не думать…
– Вы думаете, что в будущем будете даже способны на поступок?
– Да, – кивнул Федор Максимович. – Я бы и сейчас сделал что-нибудь такое… Только я совсем не уверен в ее чувствах.
«Если он так верит в свои чувства, – думал между тем Бармин, – пусть делает, что хочет. Ведь не только любовь он имеет в виду, но и свободу… Он действительно связан, прямо-таки опутан условностями, черт знает что творится в его голове, ему просто необходимо немного отпустить поводья!»
– А если она вас отвергнет?
– Меня? – удивленно спросил Терещенко. Он был так уверен в себе, уверен в том, что обязательно получит то, что хочет, что никаких сомнений не допускал.
– Хорошо, тогда я спрошу о другом – разрыв прежних связей вас бы не испугал?
– Нет, – втайне Федор Максимович был уверен еще и в том, что как-то сумеет объяснить своей семье теперешнее свое состояние. Они поймут, простят, они позволят… Ведь с ним это в первый раз и, возможно, в последний! «Перед лицом единственно прекрасной…»
– Вы думаете, Елена…
– Она особенная! – прошелестел своим тихим голосом Терещенко, опять глядя в сторону. – Я много всяких видел – необыкновенных, разных, ярких… Но только она кажется мне живой. Настоящей. Вы понимаете, о чем я?
– Да. О такой мечтает каждый мужчина, – вздохнул Бармин, у которого был свой собственный идеал женщины.
– Что вы мне посоветуете?
– Делайте только то, что доставляет вам удовольствие. У вас, мне кажется, довольно сильно развит комплекс вины… Так вот, если вам вдруг начнет казаться, что вы сделали что-то не то, не казните себя, не пилите. Вам и в самом деле необходимо хотя бы немножко безрассудства.
– Я и сам об этом догадывался, – вздохнул Терещенко. – Но мне гораздо легче, что вы подтвердили мои мысли.
Бармин еще раз взял в руки картину, вгляделся в нее.
– А ваша Елена талантлива…
– Да, она талантлива. Искусство… оно недоступно большинству, это все равно что уметь разговаривать с богом… У меня никогда не было столь талантливой женщины. Я к вам еще зайду, Лева. Я бы с вами еще посоветовался… о том, как будут развиваться дальнейшие события.
Он ушел, а Бармин откинулся в кресле. «За все надо платить, – упрямо подумал он. – Вот он нашел любовь… пардон, страсть. А что он потеряет?»
…Две подруги курили у входа в медицинский центр – одна, в чем-то розовом, прозрачном, похожем на ночную рубашку, нашла у себя венозную «звездочку» под коленом и решила избавиться от нее. Другая, в зеленом шелке, пришла сюда сделать липосакцию на бедрах.
– Гляди, какой папик! – воскликнула розовая, толкнув локтем подругу.
– Видный дядечка, – согласилась та, отводя сигарету в длинном мундштуке в сторону. Терещенко в это время садился в свою машину, предупредительный шофер захлопнул за ним дверцу. – Как в американском фильме…
– Да, от такого спонсора я бы не отказалась.
Федор Максимович, уезжая от психоаналитика, чувствовал себя уверенно и спокойно. Он теперь знал, что ему надо делать.
Смысл жизни найден. Есть интерес, есть страсть, и впереди еще столько чудесных дней, наполненных любовью и радостью.
Оранжевое солнце медленно опускалось за горизонт, было жарко, как в Африке.
Елена сидела на балконе своей квартиры в раскладном полотняном кресле, медленно глотала мороженое из глубокой креманки и внимательно рассматривала строящийся неподалеку дом.
Елена посчитала этажи – рабочие возвели уже двенадцать. Значит, дело движется к завершению строительства. Скоро приделают новому дому крышу, оштукатурят стены внутри, пустят по трубам воду… Заскользят вверх-вниз стальные лифты, на балконах будут стоять цветы и сушиться белье… Но сейчас дом пуст, в темных провалах окон не заметно ни одного движения. Вечер, смена закончилась. Елена прищурила глаза и представила, как через некоторое время и этот дом заполнится людьми – они будут есть, спать, пить, радоваться, скандалить, зазвучат детские голоса, и временами, перекрывая все звуки, будет доноситься оттуда музыка из квартиры какого-нибудь отъявленного меломана…
Всюду жизнь. Будет новая жизнь… А вдруг и там чья-нибудь семья разобьется из-за того, что бесшабашный веселый сосед полюбит яркую длинноногую соседку? Черт знает что может произойти в этом доме, который стоит сейчас без крыши. Может быть, люди напрасно считают себя хозяевами своей судьбы, своих эмоций и влечений? Может быть, все дело в стенах нового жилища, в чем-то таком… Родятся дети, которые на старом месте никогда бы не появились на свет, угаснет кто-то, оторванный от прежних корней… Или кто-нибудь кого-нибудь убьет! Не из-за того, что приревновал или выпил лишнего, а потому, что солнце стало светить с другой стороны, что потолки другие и с балкона виден лес…
Елена думала обо всех этих пустяках, стараясь не замечать одну, главную тему, которая уже давно ее мучила.
На балкон вышел Костя – в открытой борцовской майке, старых шортах и шлепанцах на босу ногу.
– Сидим? – улыбнулся он. – Дай-ка ложечку лизнуть…
Елена протянула ему всю креманку с ложкой:
– Я не хочу больше.
Костик за один присест уничтожил все мороженое, потом положил жене руку на плечо:
– Лепота!
«Сейчас или никогда», – подумала Елена и осторожно освободилась от Костиной руки.
– Дорогой муженек, нам надо серьезно поговорить кое о чем.
В глазах Костика что-то мелькнуло, но он не подал виду.
– Пожалуйста! – добродушно произнес он. – И на какую тему? Кстати, у нас в редакции Редников сегодня отколол номер – повесил в курилке объявление, что потеряна…
– На тему любви, – перебила мужа Елена, уже сосредоточившись на предстоящем разговоре и решив для себя: «Главное, чтобы я первой предложила расстаться!»
– Любви? – удивился Костя. Лицемерно, как показалось Елене.
– Ну да. Ты только не перебивай – ведь у меня нет литературного таланта, я гладко излагать мысли не умею, собьюсь еще.
– Не буду, – вдруг испугался он.
«Думает, что я сейчас заявлю, будто знаю обо всем… Фигушки!»
– Костя, я тебя не люблю. Вот не люблю – и все. Ты только не перебивай меня! Ты хороший, славный, добрый, но… не мой.
Костя растерянно смотрел на нее.
– Что это значит? – спросил он.
– Сейчас поясню. Помнишь, как мы поженились?
– Ну… да.
– Помнишь, как ты сказал перед свадьбой, что наш брак – союз двух творческих людей, союз равных?
