Без двадцати семи…
Я стоял, глядя на стрелку и облизывая губы – почему-то жутко хотелось пить. Все бы отдал за глоток воды! В кармане есть фляжка коньяка, но как раз сейчас нельзя ни капли спиртного.
Без двадцати пяти…
Можно. Теперь можно, не опасаясь перегореть раньше времени.
Я облизнул губы, сухие как бумага, отлип от дерева и стал расстегивать плащ.
Ну вот, сейчас и узнаем, на что она способна.
Я медленно – пока еще символически, больше не ногами, а глазами, мыслями, нутром – двинулся вперед. Готовясь, нацеливаясь, чтобы осталось лишь спустить курок.
Отбивая в голове серебристый ритм. Собирая – не столько сознательно, сколько рефлекторно, в дальней комнате души – букет эмоций, которые должны быть во мне, когда все начнется. Вытаскивая их из себя, лелея, защищая от невыносимого ветра…
Выкинуть эту дрянь! Выжать из себя! И приелушиваться к тому, что останется. Вот-вот в голове повеет холодок –
Только бы новичок не вошел слишком рано. Или не запоздал. Дело даже не в нервах, просто мы с Гошем и Виктором уже привыкли к ухваткам друг друга, а вот он…
Я остановился. Сердце в груди бухнуло и – замерло. Воздух в горле застыл непробиваемой пробкой, не давая вдохнуть. Мысли вышибло, в голове стало пусто-пусто.
Справа от меня – два ярких огонька.
Мигнули, скрывшись за стволами дубов, и снова сияют. Ярче и ближе…
Я попятился назад и чуть не заорал – что-то ударило меня в спину.
Лишь через миг понял, что это дуб. Всего лишь ствол. И в тот же миг наваждение пропало. Огоньки слишком далеко, слишком яркие. Не волчьи глаза.
Нахлынуло облегчение, но всего на миг. Потому что если это не волчьи глаза…
Огоньки нырнули вверх, снова опустились. Но не так, как подпрыгивали бы глаза бегущего зверя. И не фонарики в руках людей. Больше всего это походило…
Черт возьми! Я оглянулся влево, где дом, – на фонарь, сияющий в темноте. Ярко, слепя, заметно даже издали. Как приглашение.
Поглядел вправо. На два желтых огонька, то и дело пропадающих за стволами далеких дубов. Там же дорога!
И мальчишек – двое… Виктор сказал: не бывает, чтобы одна сука приносила в жертву двух мальчишек за один раз…
Озарение было ярким, как удар в ухо. Я до боли закусил губу. Ну да, второй мальчишка… Чертов пижон! Накаркал!
Теперь понятно, почему их двое. Один для себя, второй для подружки. Еще одна чертова сука. Едва ли сильнее той, которая в доме, – куда уж сильнее-то?! Но если она подружка той… Близка до такой степени, что они вместе совершают ритуал… Если она слабее, то самую малость.
Сквозь ветви опять сверкнули фары – машина ехала быстро.
Гош! Он ведь должен заходить к дому с той стороны, как раз по дороге! Та чертова сука, что в машине, заметит его. И если она хотя бы вполовину сильна, как та, в доме…
Я развернулся и побежал. Не сдерживая движений, не стараясь ступать бесшумно, не обращая внимания на громкое чавканье мокрой листвы.
И все равно бежать быстро не получалось. Чертово новолуние! Я бежал выставив руки, то и дело натыкаясь на шершавые стволы дубов, выраставшие из темноты. Далекие блестки фар только мешали.
Нарастающий шум машины, дубы, выпрыгивающие из темноты, скользящие за деревьями фары…
Не успеть. Она уже подъезжает к пруду. Она там, где Гош должен начинать атаку. И убежать на сотню метров он не мог…
Двигатель сменил тон, машина тормозила.
Ну вот и все… Едва ли бы мы и вдвоем с ней справились, но одному у Гоша точно никаких шансов. Она уже заметила его, она его уже сломала…
Надо остановиться. Надо поворачивать. Ему уже не помочь.
Остановиться… Назад…
Ноги налились свинцом, не желая идти вперед, в груди была холодная пустота. Тело знало, что вперед нельзя. Только назад. Назад!
Стиснув зубы, я наклонялся вперед, кидал вперед непослушные ноги… Вперед, где все темнее и темнее. Пригорок слева закрыл меня от дома, от фонаря. Обрезал последние крохи света. Лишь темнота.
Я бежал, натыкаясь на стволы, выскакивающие из темноты, а подъем все не кончался. Я бежал вперед, а вокруг была одна темнота. Ни фонаря у дома, ни фар машины. Я ничего не видел. Я потерял и звук
