Я неопределенно дернул головой.
– Выбор между сердцем и долгом… И он сделал этот выбор. Вырвал из сердца, выкорчевал из себя то, что было ему дороже всего… Отрубил кусок себя, но
– Выбор… А у меня,
Но Виктор не смотрел на меня. Он говорил, словно не слышал, уставившись в стол перед собой.
– Но я предупреждаю тебя, Крамер: не обольщайся. Старик любит тебя, для него это тяжелый выбор, но тот был тяжелее. – Виктор кивнул, не поднимая глаз. Сам себе. – Тот был тяжелее. Старик выбрал долг. И в этот раз… – Он посмотрел на меня. – Некоторые выборы тянут за собой другие, Храмовник. Сейчас он тоже выберет долг.
Теперь он не прятал глаз, ловил мой взгляд.
– Тебе, может быть, наплевать на себя, Храмовник. Это твое дело. Но подумай о Старике, Крамер. Ему уже пришлось однажды делать выбор – выбор, хуже которого нет. Не заставляй его делать это снова. Не рви его сердце еще раз…
– Еще раз… – процедил я сквозь зубы. – При чем тут тот раз?! И при чем тут я?! Если бы он не отрезал себе ноги, разве не было бы только хуже?! Ну, месяц бы он еще протянул. Ну, год… Но потом-то…
Я осекся.
Виктор
Потом покачал головой, отказываясь верить.
– О господи! С кем я разговариваю… – Виктор уткнулся лбом в ладони. Помотал головой. – С каким щенком, господи…
Он убрал руки, поглядел на меня. Почти безнадежно пробормотал, будто и не мне вовсе:
– Да при чем здесь ноги…
– Тогда о чем ты?
– Ты в самом деле не понимаешь? – Он, прищурившись, смотрел на меня. Кажется, в самом деле пытаясь разобраться, что творится со мной.
На миг мне даже показалось, что сейчас в его глазах есть что-то такое, чего раньше никогда не было, – настоящее, человеческое. Показалось, что сейчас с ним можно открыться – открыться совсем, до самого донышка, – и потом не пожалеть об этом… Виктор вздохнул и отвел глаза.
– Какой же ты все-таки еще щенок, Крамер…
– Да о чем ты?! Можешь ты, черт тебя возьми, говорить по-человечески?!
Но он только обреченно покачал головой. Огляделся, будто что-то вспомнил. Похлопал себя по карманам.
– Подожди, я сейчас…
Он вышел в коридор, погремел замками и утопал вниз по лестнице.
Вот вечно с ним вот так. Все с ним вот так вот – через одно место! Когда только-только показалось, что с человеком разговариваешь, а не с шутовской маской…
Через пару минут он вернулся со стопочкой дисков и конвертом. Всегдашний конверт с корсарскими пиастрами; всегдашняя стопочка, их выработка за месяц, ну не совсем все, а что потяжелее и ему самому нравится.
Я глядел на его лицо, ожидая продолжения. Он упрямо глядел на диски.
– Вот на эти обрати внимание, качественный симфо, должны тебе понравиться. Немного девчачьим, правда, отдает, но не совсем попсятно… Вот эти потяжелее, придумленные, но не тупо. Раньше тебе такое не нравилось, но сейчас… Может, дорос уже… Да и ребята реально хорошо играют… Даже тексты не смешные…
Я пропускал все это мимо ушей. Ждал, пока под этой словесной рябью набежит новая волна – настоящая.
Он наконец-то положил стопку дисков на книжную полку и поглядел на меня.
– В общем, я тебя предупредил. Не лезь из города.
Я мог бы ему сказать, что сегодня он сам меня вывез отсюда, но я видел, что сейчас не время словесных игр.
– Мне бы не хотелось, Храмовник. Хоть в тебе и гонору не по годам, и дурости многовато, но… Не хотелось бы. Все-таки… – Он поморщился, вздохнул. Пожал плечами. – А главное, Старик тебя любит. Правда любит, дурья твоя башка… Не заставляй его делать это, Крамер. Ему будет тяжело, ему будет больно, очень больно, если до этого дойдет… Но я скажу ему, Храмовник. Я не буду предавать его ради тебя.
Он помолчал, вглядываясь в меня. Проверяя, дошло ли.
– Я не собираюсь играть в кошки-мышки, Храмовник. Если ты еще раз сдуешь из города, не предупредив, не доложившись мне, куда едешь, я расскажу Старику. А он сделает так, как сказал. Даже разбираться не станет, куда именно ты ездил. Не надейся, Храмовник. Не станет. Он не из тех, кто режет хвост по кусочкам, если ты этого еще не понял. Сделает так, как сказал. Потому что это не игра, Храмовник. Вовсе не игра…
Он шагнул в коридор, но на пороге еще раз обернулся. Почти попросил:
