хочу задрать подол этого платья, войти в нее и оставаться там, покуда все не переменится, не вернется на круги своя, покуда мы снова не станем одной семьей…
Ее вкус… ее запах… ее кожа… Я думаю обо всем этом и одновременно пытаюсь вычислить, чего хочет она сама. Быть может, ребенок заставил ее пересмотреть свои планы? Может, она хочет расстаться с Уэйдом и вернуть меня? Может, она и приехала, чтобы прощупать, как я отнесусь к такому предложению?.. Когда мы потеряли первого ребенка и выяснилось, что у Джен мало шансов на повторную беременность, из наших отношений что-то ушло, наступила пустота… Но вот теперь будет еще ребенок… Это шанс?.. Увы, сделанного не воротишь, Уэйд был в моей постели, Уэйд был в Джен… Шансов у нас нет.
Такие-то мысли меня обуревали. Точнее, мыслей и обрывков мыслей было куда больше, в миллион раз больше, и это лишь краткое их изложение.
— Жаль, что это произошло сейчас, а не раньше… до того как вы с Уэйдом… — говорю я, и это, в сущности, и есть ответ на ее вопрос.
Джен начинает плакать. Беззвучно, как статуи Девы Марии, которые вечно льют слезы в деревушках Южной Америки.
— Я знаю, — тихонько, дрожащими губами произносит она. — Мне тоже жаль.
Я смотрю на Джен, Джен — на меня, воздух наэлектризован. Потом, вспоминая, я буду думать, что, возможно, это все-таки был наш последний шанс… но нерешительность и отчуждение пересилили, и мы этот шанс упустили. К тому же Трейси выбирает именно этот момент для занятий йогой. Она выходит во двор с ковриком на плече, в леггинсах и маечке на тонких лямках. Ее волосы забраны в задорный хвостик, и мне кажется, что после вчерашнего визита филипповых подружек Трейси жуть как хочется помолодеть — хотя, возможно, я все это придумал.
— Привет, народ, — окликает она нас по-юному беспечно и подходит к Джен. — Нас вчера не представили. Я — Трейси.
— Джен, — отвечает Джен и пожимает протянутую руку.
— Не обращайте на меня внимания. — Трейси выбирает на земле местечко поровнее, расстилает коврик и принимается делать зарядку.
— А кто это? — спрашивает Джен.
— Трейси.
— Да, имя я запомнила. И руку жмет неслабо.
— Она с Филиппом.
— А-а… ну тогда можно особо не вникать.
— Перестань.
— Ты о чем?
— Перестань вести себя так, будто ты по-прежнему член семьи.
Джен морщится, словно ужаленная. И поделом.
— Справедливо, — произносит она.
Мы наблюдаем, как Трейси поднимает и опускает задницу. Поза называется «собака мордой вниз». Темы для разговора исчерпаны. Мы станем родителями. Я стану отцом. Интересно, будет ли Уэйд присутствовать на родах, держать Джен за руку? Мне-то придется сидеть в сторонке и просто ждать, когда из этого лона, которое, собственно, и ввергло нас всех в этот сюр, вылезет мой ребенок.
Вскоре на пороге появляется Филипп в майке и шортах и вприскочку направляется к Трейси.
— Намасте! — Он бросает нам йоговское приветствие, легонько кланяется и подмигивает.
— Привет, Филипп, — говорит Джен.
— Джен. — Филипп разглядывает ее, одновременно раскатывая свой коврик подле Трейси. — Я всегда подозревал, что в душе ты — бессердечная сука.
— Свояк свояка видит издалека, — парирует она.
— Ты права. — Кивнув, Филипп опускается на колени и пытается воспроизвести позу Трейси. — Но знай, о моя бывшая невестка: ты разочаровала меня до глубины души. Красота твоя пока неоспорима, но не забывай, что лучшие твои годы уже позади. Ты скоро выйдешь в тираж. А я, как только мы досидим эту шиву, лично позабочусь о том, чтобы моего любимого брата еженощно окучивали юные красотки моложе тебя лет на десять, сочные, как ягодки. Он будет каждое утро возносить хвалу Богу за то, что ты слила ваш брак.
Прежде чем Джен успевает ответить, Трейси вскакивает и, лягнув Филиппа со всей силы под колени, отправляет его в нокаут. Он со всего маху плюхается на копчик.
— Чччерт!
Трейси рывком подхватывает свой коврик и с перекошенным лицом убегает в дом.
— Что случилось, дорогая? — кричит ей вслед распростертый на земле Филипп. — Не понимаю, что на нее сегодня нашло, — смущенно говорит он нам. — Обычно она ведет себя вполне цивилизованно.
— Твой текст про юных красоток, — поясняет Джен. — Она приняла его близко к сердцу.
— М-м-м… — задумчиво мычит Филипп. — Н-да, похоже, я дал маху.
— Сколько ей лет-то? Пятьдесят?
— Ей сорок три года. Ты уж не хами, Джен. Измена мужу еще не дает тебе такого права. — Филипп группируется и встает. — Зато сегодня не будет йоги. Во всем есть свои плюсы. — Он извлекает из носка сигарету и зажигалку.
— Ты что, не пойдешь к ней? — спрашиваю я.
— Пойду. Собираюсь с силами. — Он ловко подхватывает губами сигарету. — Так о чем вы тут базарили, люди?
— Да так, ни о чем, — отвечаю я.
— О том, что я беременна, — отвечает Джен. — У нас будет ребенок.
Филипп смотрит на Джен, потом на кончик своей попыхивающей сигареты. Тушит ее и, широко улыбнувшись, говорит:
— Мазл тов!
Я недавно потерял отца. Скоро я сам стану отцом. Некоторые склонны были бы усмотреть в этом божественное равновесие: одна душа покидает этот мир, чтобы уступить место другой. Но мне это не близко. Многие люди в дни бед и горестей готовы уверовать в Бога, но я не из их числа. Однако, когда жизнь превращается в жестокую насмешку, слишком изощренную, чтобы быть простым совпадением, я все-таки полагаю, что тут без Бога не обошлось. Кто, если не Он, способен заставить нас хлебать собственное дерьмо? Вообще-то Бога я представляю в образе Хью Хефнера, основателя «Плейбоя». Уж не знаю, что и когда именно замкнуло в моем сознании, но Бог всегда является мне этаким худым, костлявым человеком с тяжелым подбородком. Может, когда я был маленьким и думал о Боге, я увидел в журнале фотографию Хефнера? Нейроны в голове полетели туда-сюда, и — готово, образовалась стойкая ассоциация. Это к тому, что я не из тех, кто готов принять обычные жизненные совпадения за чудеса или знаки свыше. Если мой Бог — самый сексуально активный американский старикан в атласной малиновой пижаме, я вряд ли назову ту дрянь, которую судьба ушатами низвергает мне на голову, манной небесной.
Глава 21
В подростковом возрасте я считал, что буду одним из таких крутых отцов, знаете, модно прикинутых, длинноволосых, с кожаной фенечкой на запястье. Такие папашки безропотно меняют младенцам памперсы, никогда не орут, на бейсболе покупают дорогущие чипсы и шоколадки и по первому требованию сажают ребенка на закорки и тащат домой. Я гораздо чаще представлял себя отцом, а не мужем. Понимал, конечно, что, чтобы стать отцом, надо жениться, и даже воображал свою будущую жену — умную, всепонимающую, добрую, с точеной фигуркой модели из рекламы дамского белья, но себя в качестве мужа никак не представлял. Ну, типа, я, только женатый. Будь я поумнее, сразу бы понял, что такое безразличие к образу мужа — нехороший симптом. Повод бить тревогу.
