извлек из своего багажа и разложил на столе кучку сияющих металлических инструментов самого бесчеловечного вида. Алеша с опаской косился на эти острые загогулины, сидя на кровати, не подавая ни звука и смиренно сложив руки на коленках.
— Ну-с, больной, покажите горлышко! — заявил молодой врач, поворачивая испуганное лицо Алеши к свету.
Лев Рудик сидел рядом со мной в большом волнении и внимал каждому движению молодого медика.
— Будущее светило медицины! — прошептал он мне на ухо. — Круглый отличник, самый сильный студент у себя на курсе. Мой племянник, Вадим Малыночка! — с гордостью похвастался Рудик.
Племянник вполголоса задавал Алеше разные наводящие вопросы, подмышку ему поставил градусник, а в глотку пихал поочередно свои инструменты — после каждого такого вторжения певец еще с минуту перхал и откашливал. Я же получал все больше информации о докторе, в молодые руки которого вверено будущее нашего предприятия. Рудик рассказал, что его племянник учится на пятом курсе и лучшего студента не помнят даже самые старые профессора ЛОР-отделения. Якобы его курсовые работы регулярно посылают на конкурсы в Москву и в Киев. И все прочат его племяннику большое будущее.
— Казалось бы, всего-то «ухо, горло, нос»? — счастливо недоумевал Лев Рудик. — И в кого он такой уродился? Сестра у меня женщина простая. А папаша его — Осип Малыночка и тем более — грузчик в порту…
Наконец, молодое светило закончило осмотр.
— Вы всегда такой худой или за последнее время начали быстро терять вес? — еще задал он последний вопрос Алеше, стряхивая градусник.
Тот только неопределенно пожал плечами.
— Не нравится мне его горло, дядя Лева! Подозреваю, что это не банальная простуда, — со значением подчеркнул студент, уже поворачиваясь к нам. — Странные какие-то симптомы. Температуры нет, насморка нет. А горло раздулось и отекло, словно… Впрочем, об этом давайте поговорим с вами отдельно, на балконе.
Я увязался за ними на балкон, оставив в комнате одного безучастного Алешу. Студент внушительно озвучил диагноз на латыни, подняв вверх палец. И, удовлетворенный нашим изумлением, принялся вполголоса пояснять.
— Гортанный нерв у него явно защемлен, — диагностировал будущий профессор. — Это может быть узелковый ларингит. Что лечится долго, но лечится… Но тогда не понимаю, почему нет температуры? И пугает меня такая худоба, на грани дистрофии. В общем, по всем правилам, первым делом требуется исключить онкологию, — мне показалось, что отличник произнес это с каким-то особенным смаком. — Главное, не прозевать опухоль! Если это, как я подозреваю, действительно рак — действовать надо быстро и решительно.
— Да какая там опухоль! — возмутился я. — Видели бы вы, сколько он вчера мороженого сожрал! А он его много лет не ел — вот горло и простудил с непривычки.
— И все-таки, я бы пока не стал ничего исключать, — покачал головой юный медик, снисходительно поглядывая на меня.
— А петь-то он когда сможет? — робко поинтересовался Рудик.
— Шо вы, дядя Лева! Пока не до пения, — строго посмотрел на него студент. — Речь идет о жизни и смерти!..
И наблюдая, как вытянулись наши лица, попытался приободрить.
— Вы не беспокойтесь! На ранней стадии рак операбелен. В передовых клиниках уже показаны хорошие клинические результаты. Тут главное — точно поставить диагноз и не упустить драгоценное время… А я только недавно в немецком журнале прочитал статью об одной новой уникальной методике… Случай там описывался точно такой, как с вашим другом. Там вовремя диагноз поставили и быстро операцию провели.
— А как же голос? — просил я.
— Операция на голосовых связках бесследно не проходит. Но ради спасения жизни чем-то всегда приходится жертвовать, — назидательно констатировал студент.
Опешившие, мы вернулись с балкона. Каждый, как мог, изображал при Алеше уверенность и оптимизм. Лев хлопнул его по плечу, сообщил, что все ерунда, и завтра он принесет на обед такую рыбку, что Алеша только пальчики оближет, а пока постельный режим и полоскания. Я тоже что-то промямлил, чтобы он не беспокоился насчет записи, сделаем, как только он поправится.
Короче, после обрушившейся на него дружеской ласки и участия Алеша сразу заподозрил недоброе и молча переводил взгляд жалобных глаз с одного из нас на другого.
Я тоже не мог прийти в себя от внезапности несчастья. Так, что едва не пропустил мимо ушей, как уже в коридоре молодой медик сообщил своему дяде, что именно такого сложного случая ему не хватало для темы по-настоящему классного диплома. Поэтому он немедленно бросит все силы на лечение Алеши, и все будет хорошо.
И что-то мне не понравилось в этом явно ответственном и знающем парне. Не сразу, но я все-таки понял, что пугал звучавший в его голосе энтузиазм. Студента распирало от плохо сдерживаемой радости, что так вовремя подвернулся тяжелый случай.
Весь день Алеша лежал, глядя в потолок. Он даже не прикоснулся к ароматному куриному бульону, принесенному душевной соседкой Розой Марковной. Прослышав о том, что новый постоялец заболел, старушка заявилась к нам знакомиться, неся перед собой миску диетического бульона. А потом, присев на стул возле кровати Алеши, вкрадчиво спрашивала:
— Или вы хотите мясо из борща?.. Попробуйте, у меня осталось прекрасное мясо со вчерашнего борща! Ой, как я люблю мясо из борща!
Но Алеша только бессловесно мотал головой. И Роза Марковна ретировалась, твердо уверенная, что новый сосед серьезно болен и «как бы не пришлось его хоронить».
Только ближе к вечеру Алеша вдруг поднялся, подошел ко мне и, с трудом выговаривая слова, кое- как произнес:
— Сережа… Со мной — все?
Я тоже лежал без сна. Но не ожидал такого вопроса. И не сообразил сразу выложить правду — что я не верю в дурацкие страшные диагнозы, которые с таким энтузиазмом ставит ему молодой племянник Рудика. Что парнишка чересчур увлекается. И что Алешина болезнь — банальная простуда, которую оболтус Алеша сам себе «привез». И это по-любому не то, что стояло у него перед глазами на примере безголосой Маши Старковой. Может быть, такие аргументы, сказанные вовремя, успокоили бы певца.
Я, конечно, начал убеждать, что все будет хорошо. Но какими-то не теми словами. А другие слова пролетали мимо. Постояв немного надо мной, Алеша силился сказать что-то еще, но у него не получилось, и певец просто бухнулся обратно в кровать.
А за ночь Алеше стало только хуже. Горло отекло сильнее. Он уже не только совсем не мог говорить. Но даже начинал задыхаться, стоило какое-то время полежать на спине.
18
На следующий день медик-отличник Вадим Малыночка снова вертел Алешу перед светом, залезая к нему в глотку разными своими никелированными штуковинами.
— Положение серьезное. Медлить больше нельзя, — с озабоченным видом изрек наш молодой доктор. — Никаких симптомов простуды. Зато явно снижается общий тонус организма. Наши шансы на успех тают с каждым днем. Надо решаться на операцию.
От слова «операция» я вздрогнул, а Алеша закаменел. Он немо смотрел на колышущиеся тюлевые занавеси балкона глазами, полными слез.
— Вот, я принес журнал, чтобы все видели, что я предлагаю, — продолжал с азартом излагать Вадим. Он действительно извлек из саквояжа какой-то журнал на иностранном языке, открыл его на странице,
