— Воры! Милиция! — не прекращались вопли с другой стороны дома.
И наконец в этом диком хоре я услышал долгожданную истерику Розы Марковны:
— Господи, боже мой! Я же знала! Я знала!..
Теперь угомонить перепуганную старушку будет под силу только скорой помощи.
Громыхая ногами по кровельному железу, мы побежали на другую сторону крыши. Важно было еще посмотреть — что там с Вадимом. А весь верхний этаж дома уже вопил, как потревоженный улей.
— Воры! Пожар! Вызовите милицию! Я всегда знала!
Представляя, какой содом сейчас у нас в квартире, я почему-то был уверен, что Вадим спасен. И правда, мы увидели, как парень вышел на балкон, держась ладонью за подбитый глаз. Он заметил нас и помахал рукой. Через окно можно было различить, что в комнате больше никого не осталось.
— Драпают! — вдруг с восторгом толкнул меня в бок Алеша и указал вниз.
Бес и вся его банда как раз выметалась из подъезда. Но, то ли услышав слова Алеши, то ли что-то почувствовав — бандит вдруг задрал голову вверх и заметил нас на крыше.
А я вдруг полез в карман, достал его нож и издевательски помахал им, держа двумя пальцами и показывая владельцу. Лишившийся своего грозного оружия Бес замер от удивления. Даже не знаю, откуда взялась уверенность, что уж здесь, на крышах бандиты нас точно не достанут.
— Это ты здорово придумал нож стащить, а то бы он зарезал Вадика на прощание, — заявил Алеша. — А теперь выброси эту гадость немедленно!
От ножа сильно воняло копченой рыбой. Металлическая рукоятка была скользкой от жира камбалы.
— Это трофей! — отказался я, пряча «бабочку» обратно в карман. — Побежали быстрее и только не в сторону порта — примета плохая!
Надо было улепетывать. Фору давало то, что мы уже знали этот путь, а Бес и его прихвостни еще не научились ходить в незнакомом городе его потайными маршрутами.
Миновав пару крыш и стараясь поспевать за мной с отвоеванной громоздкой гитарой за плечами, Алеша все-таки буркнул:
— Ты бы лучше выкинул это перо! А то есть вещи, которые всегда возвращаются к владельцам. Как мой «Стратакастер»!..
Но я ничего не ответил, потому что берег дыхание. И к тому же прикидывал, хватит ли оставшихся денег на два самых дешевых билета до Ленинграда. А упоение победой придавало сил.
21
Станция Грушовка ничем не выделялась в череде мелких железнодорожных полустанков между Киевом и Ленинградом. И нисколько не соответствовала своему названию. Вдоль пыльной платформы как попало росли только унылые тополя. Уродовало окрестности своим видом одноэтажное здание станции, побеленное известкой. А никаких грушевых деревьев здесь не было и в помине.
Пассажиры высыпали на перрон из спертой духоты вагонов, чтобы глотнуть воздуха и чуть-чуть размяться. Кучка старушек, подстерегавшая их на лавочках у станции, шустро рассредоточилась вдоль поезда, предлагая узникам вагонов пирожки, яблоки, сливы и лимонад. Все спешили воспользоваться пятиминутной остановкой, которую составы зачем-то делали в этом богом забытом местечке. Алеша Козырный бойко торговался с бабулькой, продававшей ведро слив, и маячил мне в окно, не скупясь на ободряющие знаки. Певец затеял торг исключительно ради спортивного азарта — денег все равно не было.
В голове у меня крутились наши вчерашние разговоры. Поэтому я не сразу заметил, когда поезд тронулся. Столб с громкоговорителем медленно пополз назад перед моим окном. Я спохватился, что Алеши нет. Всего на мгновение я упустил его из виду. Другой на его месте мог бы просто стоять сейчас у дверей возле проводницы. Но я уже достаточно натерпелся с Алешей Козырным, чтобы насторожиться. Я метнулся по вагону от тамбура к тамбуру. Певца нигде не было. И это могло значить только одно — он отстал. Как был: в трико и майке, без паспорта.
Сейчас состав наберет скорость и примется отсчитывать километры от станции Грушовка. Поезд ускорял движение — мы уже катились мимо станции. У меня не оставалось ни секунды на раздумье. Схватив свой пиджак и Алешину одежду, я еще замешкался, последним движением сдергивая с третьей, багажной полки громоздкий «Стратакастер».
— Куда?!! — перегородила дорогу проводница, стоявшая в тамбуре со скрученным желтым флажком. — Стой! Убьешься же, дурак! Ногу сломаешь!
Но я уже свесился на поручнях, прикидывая как бы половчее спрыгнуть. Поезд успел набрать ход. Асфальт платформы убегал подо мной с пугающей быстротой. Мешали перекинутые через плечо брюки певца — ветер хлопал штанинами мне прямо по лицу, закрывая видимость.
Поняв, что если промедлю еще хоть сколько-то — точно переломаю кости, я безжалостно швырнул гитару на платформу, отпустил поручни и прыгнул сам. Не удержался на ногах и пару раз кувыркнулся по асфальту, докатившись аж до того места, где платформа кончалась.
Стайка бабушек, потрясенных моим акробатическим этюдом, даже бросила пересчитывать свои копеечные барыши. Они заголосили в ожидании трагических последствий моего прибытия на станцию. Но оказалось — сам я легко отделался. Кроме ссадины на локте ничто по-настоящему не болело.
А вот о «Стратакастере» такого сказать было нельзя. Гриф совсем отлетел от гитары и валялся в стороне, вдребезги расколотый — струны вывернули его вбок. И все еще упруго качались, изогнувшись в воздухе, переполненные энергией падения.
А по перрону безнадежной трусцой спешил невесть откуда взявшийся Алеша Козырный. Он потрясенно приближался к своей убитой гитаре. Добежав, он упал перед инструментом на колени и поднял оторванный гриф одной рукой, в недоумении рассматривая его сверху донизу, как покалеченного ребенка. Так, словно еще что-то можно было сделать.
— Как ты мог ее так бросить! — гневно, на слезах крикнул он мне.
Я подобрал с асфальта его брюки и пошел навстречу певцу.
— Лучше было мне самому шею сломать? — поинтересовался я.
Кинул ему одежду и сел на ближайшую скамейку.
— Ты специально это сделал?.. Чтобы мы от поезда отстали? — спросил я.
— Да ты что, Серега! Прикинь, на минутку выбежал за кефиром — смотрю — поезд ушел! — очень натурально опешил певец. — Да я бы никогда…
До этого мы двое суток тряслись в плацкартном вагоне, приближаясь к Ленинграду, раскисая от жары и духоты. Вчера Алеша весь вечер томился, пока не затесался в компанию студентов, которые возвращались с летней практики с большими канистрами молдавского вина.
— Дался тебе этот кефир… — пробормотал я. — Ты ведь знал, что мне надо успевать.
Он знал про тот вариант, который нашел мне отец — завербоваться на север. И что это единственная возможность отдать долги. Теплоход, который увозил бригады, отчаливал уже послезавтра. И это был последний корабль, дальше навигация по Северному морскому пути заканчивалась. В Ленинграде сразу с поезда я должен был поспешить на оформление документов, еще день на короткие сборы и сразу — путь. Это если все сложится нормально. Но, чтобы успеть, я должен был находиться в поезде! Отсчитывать километры, а не сидеть на лавочке платформы станции Грушовка!
И теперь непонятно, чего стоили все наши вчерашние разговоры. Когда в вагоне остались гореть только маленькие ночные лампочки, полупьяный Алеша сидел напротив меня и периодически напевал.
— А поезд тач-тач-тач, огни мерцали! Огни мерцали, когда поезд уходил!.. Все ты правильно решил, Серега! — кивал он головой.
А потом мы вместе курили в тамбуре под стук колес, посматривая, как за стеклом в мутной темноте осеннего вечера мелькают крупные клочья каких-то теней, а изредка — фонари переездов.
— Все ты правильно решил, — вздохнул тогда еще раз Алеша, гася окурок в жестяную банку. — Все эти музыкальные фокусы и мотания по всей стране тебе только жизнь сломают. Правильно тебе отец
