можете оставить себе. Мне это безразлично.
– Хлоя никуда не поедет до свадьбы. Надеюсь, я в последний раз вынужден выносить твое присутствие. – Он поворачивается и идет в дом, за ним ковыляет Дерек, сгибаясь под тяжестью ящика.
Саманта Блад улыбается мне, но в ее улыбке нет теплоты и искренности:
– Мой муж очень упрям. И вы, Питер, подозреваю, тоже. Он считает вас виноватым в смерти
нашей старшей дочери и похищении младшей. Неудивительно, что он так сердит.
– Удивительно, что он так груб.
Саманта взмахивает рукой, как бы прекращая разговор:
– Все это только слова, Питер. Рядом с вами мой внук, а Хлоя уже носит мою внучку. Так что добро пожаловать в этот дом.
Спустившись с крыльца, она целует меня в щеку, а Генри – в лоб.
– Ты так похож на отца, – говорит ему Саманта. – Жаль, что он не посоветовал тебе быть хоть чуточку похожим и на маму.
Пока Саманта стоит с нами, Филипп маячит сзади. Но как только она уходит в дом, он бросается к нам и протягивает мне руку со словами:
– Простите, дружище. С моими родителями трудновато разговаривать. – Он широко улыбается. – Представляете, как мне иногда от них достается?
Подросток наклоняется к Генри, обнимает и тискает его. Потом обращается ко мне:
– Хлоя говорит, что ждет не дождется, когда закончится этот свадебный пир.
– Я тоже, – признаюсь я. – Будь моя воля, мы уехали бы завтра же.
– Это несправедливо. А мне тут одному оставаться, им на съедение?
– Ты можешь поехать к нам погостить.
Филипп криво усмехается и фыркает:
– Так они меня и отпустили!
И вот я снова в доме, где был пять лет назад. Кажется, прошла целая вечность. Но здесь по- прежнему горят факелы и свечи. Воду для умывания и питья разносят по комнатам чернокожие рабы. В окнах нет стекол, они закрываются ставнями. Думаю, дом моего отца был таким в начале восемнадцатого века Интересно, куда Чарльз Блад дел золото, которое я послал ему в качестве выкупа за Элизабет. Его хватило бы, чтобы провести электричество и водопровод. И на отопление тоже осталось бы. А впрочем, какое мне дело до всего этого!
Направляясь в свою комнату, я мечтаю, чтобы день поскорее закончился. А больше всего на свете мне хотелось бы взять Хлою и уехать прямо сейчас. О, если бы можно было жениться, не общаясь с родителями невесты! Мне неприятна сама мысль о том, что пришлось знакомить с ними моего сына Надеюсь, что Хлоя не многое от них унаследовала.
Филипп производит на меня не менее приятное впечатление, чем в свое время его сестры. Настолько приятное, что я вовсе не возражаю, чтобы он занимал моего сына остаток дня.
Генри приходит ко мне в комнату уже после наступления темноты и без умолку трещит о своих приключениях. Наш разговор прерывает стук в дверь. Я открываю и обнаруживаю на пороге Саманту Блад.
– Я пришла напомнить о противоядии, – говорит она. – Вы не забыли о том, что вам нужно противоядие?
Я киваю. Прекрасно помню предупреждение Саманты на нашей с Элизабет свадьбе.
– Вы сказали, что напиток из Слезы Дракона и Розы Смерти навсегда изменил химический состав наших организмов. Если кто-нибудь из нас вновь попробует эту смесь, не выпив перед этим противоядие из Порошка Алхимиков и Ангельского напитка, то он умрет.
– Скоро и мучительно, – подтверждает Саманта.- Противоядие – очень неприятное на вкус зелье.
Я только хотела предупредить вас, чтобы вы приняли его уже после того, как мы превратимся в драконов, но до того, как вы с Хлоей выпьете свадебный напиток.
– Все ясно.
– В колокол ударят через пятнадцать минут,- говорит она.- Когда услышите его, пожалуйста, поднимитесь в большой зал.
Как только она выходит, Генри спрашивает:
– Папа, а мне тоже надо идти на свадьбу?
– Конечно.
У Генри начинает дрожать нижняя губа:
– И мне тоже придется пить этот напиток?
Я со смехом качаю головой:
– Это ведь мы с Хлоей женимся, а не ты.
– А мне что надо будет делать?
– Ничего. Ты просто должен стоять рядом со мной. Мы все разденемся и примем наши настоящие обличья.
Генри хихикает:
– Все?
Я делаю вид, что не заметил его смешка:
– Потом Саманта приготовит напиток. Она скажет несколько слов, и мы с Хлоей выпьем его. По
том мы все поедим, а потом мы с Хлоей на некоторое время уйдем.
– А я с кем останусь?
– Филипп предлагает тебе сегодня ночевать в его комнате. Согласен?
Генри кивает.
Кажется, проходит гораздо больше пятнадцати минут, прежде чем бьют в колокол. Звук его гулко отдается во всем доме. Хлопают двери, на лестнице слышатся шаги.
Я беру Генри за руку, и мы выходим из комнаты. Коридор освещен мерцающим пламенем свечей. Стоит вздрогнуть язычкам пламени – и вокруг начинают ходить тени. Генри крепко стискивает мою руку, жмется ко мне поближе.
Колокол бьет во второй раз. Мы поднимаемся по массивной деревянной лестнице, проходим площадку второго этажа и в конце концов, с третьим ударом колокола, оказываемся на третьем этаже, в большом зале. Мы с Генри щуримся от света сотен свечей: в светильниках на стенах, в канделябрах и подсвечниках, расставленных везде, кроме северной части комнаты. Там вдоль всей стены тянется камин, в котором ревет огонь.
Хлоя стоит в центре зала. Как и на ее сестре пять лет назад, на ней белое, почти прозрачное платье. Оно подчеркивает прекрасные изгибы ее тела. У меня дух захватывает от ее красоты. Я улыбаюсь, увидев у Хлои на шее медальон Элизабет – золотой цветок клевера с изумрудом посередине. Изумруд играет, освещенный многочисленными светильниками.
Не обращая внимания на Чарльза и Саманту Блад, стоящих по обе стороны от Хлои, я подхожу к своей невесте, опускаю руку в карман и вынимаю оттуда серьги, которые купил к медальону. Она улыбается и чуть слышно шепчет:
– Спасибо.
– Хлоя! Не разговаривать, – обрывает ее Саманта.
Я собираюсь вдеть серьги в уши Хлои, но Дерек останавливает меня:
– Не трудись, старина, ей все равно придется
снять их через несколько секунд.
Хлоя согласно кивает. Саманта Блад отнимает у меня руку Хлои. Тогда я отдаю серьги Саманте, и она кладет их на пол у босых ног дочери.
– Дерек, – говорит Саманта, кивнув головой на кучку ямайцев, которые спокойно стоят в углу. На их лицах ни следа страха. Я слишком хорошо знаю, как действует на людей вино из Слезы Дракона, которым их напоили. Оно парализует тело, лишает человека воли, или не человека, а существо, подобное мне, которое было настолько глупо, чтобы выпить этот напиток, будучи в человеческом обличье.
