подбородком. Прижимаюсь к ней все крепче и шепчу в ее маленькое, чудесной формы ушко:
– Тебе нравится?
Элизабет кивает, обнимает меня за шею и опускается на песок, увлекая меня вслед за собой. Сейчас мне не надо полагаться на инстинкт. Я знаю, что и как нужно делать, и сосредоточиваюсь на том, чтобы быть нежным, – поглаживания, легкие прикосновения. Я руковожу ею, пытаюсь незаметно научить этому искусству. Потом, лежа на песке и положив голову на мою правую руку, она говорит:
– Вот, значит, как они это делают…
Я усмехаюсь, потом бросаю взгляд на небо, где летают две черные вороны, и говорю:
– Как ты думаешь, у нас когда-нибудь будет время просто поговорить, узнать хоть что-нибудь друг о друге?
Она пробегает тонкими пальцами по моей груди и тихо отвечает:
– Сейчас, например, у нас есть время.
– Тогда, для начала, сколько тебе лет? – спрашиваю я.
Элизабет слегка отодвигается и надувает губки:
– Ты бы должен знать это… Это мой второй цикл, и ты у меня первый, единственный…
– Прости меня, Элизабет, – я приподнимаюсь и нежно дотрагиваюсь до ее оттопыренной нижней губки. – Мои родители посылали меня в школу с человеческими детьми. Я даже закончил университет Майами. Но, похоже, они забыли научить меня некоторым очень важным вещам.
– Я никогда не ходила в школу. Папа говорит, что глупо тратить время на такую ерунду. Мама научила меня всему, что мне нужно: как охотиться и кормить семью, какие травы выращивать и как их использовать, как готовить вино из Слезы Дракона, и даже немного читать и писать.
Помолчав, она говорит, глядя в сторону:
– Через три месяца мне будет восемнадцать. Мама говорит, что я повзрослела раньше, чем другие.
Я киваю:
– Мой отец говорил мне, что, скорее всего, ты очень молода…
– Это плохо? – хмурится Элизабет. – Ведь теперь мы всегда будем вместе.
– Конечно! – я привлекаю ее к себе, обнимаю, целую в щеки, в нос, в лоб. – Я просто беспокоюсь, захочешь ли ты жить с таким стариком, как я?
Она отстраняется и озабоченно спрашивает:
– А сколько тебе лет?
– Пятьдесят семь.
Она звонко хохочет:
– Это не так уж много. Моему отцу было сто десять лет, когда он наконец нашел мою маму. Мой брат Дерек на десять лет старше тебя, а он еще не
нашел себе женщины, – она усмехается. – Он будет завидовать тебе, а моя младшая сестра – мне.
– Так ты хочешь быть со мной? – спрашиваю я.
– Разумеется, – она удивленно смотрит на меня. – А разве у меня есть выбор?
Та небрежность, с которой она произносит эти слова, уязвляет мою гордость.
– Ты вовсе не обязана! – резко отвечаю я. – Можешь подождать другого мужчину.
– Ты мой мужчина. Ты дрался за меня, ты меня завоевал. – Элизабет качает головой. – С чего бы мне ждать кого-то другого, если я уже ношу твоего ребенка?
10
Элизабет настаивает на том, чтобы мы слетали на север, прежде чем вернемся в пещеру.
– Хочу, чтобы ты увидел Яму Моргана. Я там выросла, – говорит она и указывает на группу из восьми холмов, которые по высоте превышают все остальные. – Она почти в центре Страны Дыр.
Мы минуем яйцевидные холмы и оказываемся над другой, большей долиной, очень неровной и заросшей дремучей растительностью.
– Кому могло прийти в голову поселиться здесь? – спрашиваю я.
– Ты говорил мне, что твой отец выбрал себе остров, чтобы удобно было обороняться от врагов.
А мой дед, капитан Джек Блад, по той же причине решил жить на материке. Эта долина почти непроходима. Здешние места называют Ямой Моргана. Так звали прежнего губернатора, который передал эту землю моей семье. Отец говорит, что англичане были так рады, что кто-то соглашается жить на землях, где бродят беглые рабы, маруны, что уступили их за бесценок. Разумеется, маруны очень скоро стали держаться от нас подальше.
Элизабет спускается ниже, и я следую за ней. Для меня один холм нисколько не отличается от другого, и каждая следующая долина ничем не лучше предыдущей. Я удивляюсь, как это Элизабет помнит дорогу. Без нее я бы точно заблудился и ни за что не вернулся бы обратно, в нашу пещеру.
– Вон там! – говорит она.
В дальнем конце долины, за возделанными полями, почти скрытый двумя огромными шелковицами, стоит каменный дом, очень похожий на дом моего отца, только больше. Окна выходят на долину.
– Ты собираешься познакомить меня со своей семьей? – спрашиваю я.
– О, нет… пока нет, – отвечает она и резко набирает высоту.
– Но разве они не должны знать о том, что произошло между нами?
– Они уже знают.
Ну конечно же! Мне следовало догадаться, что не только члены моей семьи способны передавать мысли на большие расстояния.
– И что?
– Мама очень взволнована… Она уже готовится к пиру.
Я опять чувствую себя чужаком, незнакомым с обычаями.
– К пиру?
– Конечно. Он состоится через несколько дней, когда все будет готово. Тогда-то ты и познакомишься с моими родственниками. Они тебе понравятся. Папу иногда боятся, но, я уверена, он хорошо к тебе отнесется,- она смеется.- А что ему теперь остается?
Она пролетает в нескольких футах от вершины холма, опускается в другую долину. Я следую за ней, за моей невестой, будущей матерью моего ребенка. Мне очень хочется всего этого… Но только… все случилось так быстро! Я даже завидую людям со всеми их свиданиями, ухаживаниями, ритуалами, метаниями, сомнениями; или любовь это, или просто похоть…
У нас все проще. Половой акт, продолжение рода. Она вступает в детородный возраст, дает об этом знать своим запахом, и я должен ее взять. Я оплодотворяю ее, она зачинает, – и вот она уже навеки моя. Никаких тебе робких взглядов издалека, никаких тайных свиданий, обещаний, вообще никаких разговоров. Ни я, ни Элизабет не произнесли слова «люблю». Интересно, как бы она отреагировала на это слово. А если бы другой успел раньше меня или убил меня в поединке, она теперь летела бы рядом с ним и была бы так же предана ему?
Какая-то часть меня хочет, чтобы моя невеста была со мною не только потому, что я первым ей подвернулся. Но другая моя часть утвердилась в сознании: теперь ни один из нашей породы не осмелится посягнуть на нее, пока я жив.
В пещере мы с Элизабет устраиваемся на нашем ложе из веток и листьев. Я нашла эту пещеру еще в тот раз, – говорит она, – когда у меня впервые началось…
– Я тогда почувствовал твой запах в Майами.
– Когда никто не пришел ко мне, я заплакала, но мама сказала, чтобы я не волновалась: однажды кто-нибудь обязательно найдет меня.
Полуденное солнце клонится к закату, день начинает свой путь к ночи. Я рассказываю ей о том, как
