джейранов постоянно бродили по пустыне. Один из кочевников, исполняя приказ Аль-Руффи, подошёл к пленникам и жестом приказал им перейти к костру.
Непривычная к подобному обращению Налунга замешкалась, пытаясь понять, что ему нужно, и тут же почувствовала обжигающий удар плетью из сыромятной кожи, которой кочевник владел виртуозно. Витой шнур ощутимо обжег ей плечи, не оставив даже царапины. Вскрикнув от неожиданности, девушка кинулась следом за своими служанками, но, наступив на край длинной юбки, которую надела убегая из дворца, рухнула на песок.
Презрительно усмехаясь, воин поднял руку, но резкий окрик остановил его. Ответив что-то окликнувшему его человеку, он опустил плеть и, повернувшись к рабыне, гортанно произнёс:
— Тебе лучше пошевелиться, рабыня. Иначе ты испробуешь настоящей плети.
Понимая, что это не пустая угроза, а шутки давно закончились, Налунга судорожно засучила ногами, пытаясь найти опору и побыстрее подняться, чтобы оказаться как можно дальше от этого человека. Внимательно наблюдая за ней, кочевник не удержался и, расхохотавшись, что-то громко крикнул своим соратникам. В ответ послышался дружный смех.
Понимая, что смеются над ней, Налунга кое-как встала и, доплетясь до своих служанок, тихо спросила, опустившись на песок:
— Чего они ржут, как их проклятые кони?
— Он сказал, что ты дрыгаешь ногами, словно курица, которой отрубили голову, — пряча улыбку, ответила одна из служанок.
— Ты знаешь их язык? — удивилась Налунга.
— Я уже третий раз попадаюсь этому племени, — грустно улыбнулась девушка.
— Как это? — не поняла Налунга.
— В первый раз они налетели на нашу деревню и продали нас вашим перекупщикам. Перекупщики продали меня купцу, торговавшему слоновой костью. Но купец так и не добрался до Египта. Эти воины напали на караван и, ограбив его, опять продали всех рабов вашим перекупщикам. Так я во второй раз оказалась у них. А сегодня я снова столкнулась с ними.
— Но это не объясняет, как ты выучила язык, — настороженно спросила опальная королева.
— В первый раз я была слишком мала для постели, и меня продали через две луны. С купцом я попала к ним почти через два года, уже вполне созревшей девушкой, и один из этих воинов оставил меня на время в своём шатре. Его жена была больна, и кому-то нужно было заботиться о воде и уюте, да и за детьми нужно было присмотреть, — пожала плечами служанка.
— И сколько ты прожила с ним? — продолжала допытываться Налунга.
— Почти два года. Потом его жена умерла, и ему пришлось снова жениться. Тогда он меня и продал, — вздохнула девушка с явным сожалением.
— Похоже, тебе нравилась такая жизнь, — проворчала Налунга, сверля её настороженным взглядом.
— Да. Это была хорошая жизнь, и хозяева они не жестокие. Делай, что приказано, и не лезь, куда не просят, — вот и всё. Воины часто уходят в пустыню, и ты предоставлена сама себе.
— Кажется, ты мечтала занять место его жены, — понимающе усмехнулась Налунга.
— Такое редко случается, — покачала головой служанка.
— Почему? — удивилась Налунга, но услышать ответ не успела.
К ним подошёл Аль-Руффи и, достав из ножен широкий кривой кинжал, одним взмахом перерезал верёвки, связывавшие им руки. Убрав оружие в ножны, он положил руки на широкий шёлковый кушак и сказал:
— Вы все рабы. Эти девушки носят клейма, значит, работы будет немного. Тебя и твоего телохранителя заклеймят после ужина.
Услышав его слова, Налунга невольно содрогнулась, но ответить ничего не успела. Сказав, что считал нужным, Аль-Руффи развернулся и широким шагом вернулся к костру. Вспомнив, что её служанки действительно носят клейма, Налунга повернулась к той, что уже побывала в этом племени, и, подумав, тихо спросила:
— Это больно?
— Что? — не поняла девушка.
— Когда ставят клеймо, это больно?
— Да, — помолчав, так же тихо ответила служанка. — Это было очень больно. Раскалённое железо впивается в твою плоть, а ты можешь только кричать от боли, потому что тебя связали и крепко держат. Это было очень больно. А ещё это было очень страшно. Так страшно, что я даже описалась.
— Сколько лет тебе было, когда ты получила клеймо?
— Тринадцать. Я только вступила в пору девичества. Даже нечистые дни приходили непостоянно. Потому меня и продали.
— Ты всё ещё жалеешь, что не осталась у них? — растерялась Налунга.
— Да, жалею. Это были самые добрые времена в моей жизни. И потом среди них есть тот, кто впервые заставил меня кричать от наслаждения.
— Это было так хорошо, что ты до сих пор его вспоминаешь?
— Это был мой первый мужчина. Первый во всём. Он первым поставил мне клеймо и первым доставил мне истинное наслаждение.
— Ты попадала к одному и тому же человеку два раза подряд? — растерялась Налунга.
— И надеюсь попасть в третий, — рассмеялась в ответ девушка.
— Глупая шлюха, — огрызнулась бывшая королева и, отвернувшись от служанки, попыталась собраться с мыслями.
Но на этот раз служанка не собиралась молча сносить оскорбления. Услышав слова своей бывшей госпожи, девушка резким движением вскочила на ноги и, недолго думая, влепила ей оглушительную пощёчину. Охнув от неожиданности, Налунга рухнула на песок, растерянно прижимая ладонь к горящей щеке.
В годы своего ученичества она много танцевала, бегала наперегонки с собаками, но драться ей никогда не приходилось. Её заставляли танцевать часами, обучая чувствовать мелодию и ритм, бегать с раннего утра и до позднего вечера, развивая выносливость, но орудовать кулаками она никогда не училась.
Тем не менее гордый нрав и привычка приказывать заставили её и без того горячую кровь закипеть, словно лава. Вскочив на ноги, Налунга бросилась на обидчицу, пытаясь сбить её с ног и надавать оплеух, но не тут-то было. Юная рабыня, чьи мышцы, привычные к тяжёлой работе, больше напоминали стальные пружины, одним движением швырнула свою бывшую госпожу на землю и, усевшись сверху, сгребла в горсть её роскошную гриву.
Сжав коленями бока Налунги так, что та невольно охнула от боли, рабыня несколько раз треснула её головой о землю и, вдавив лицом в песок, прошипела:
— Запомни, тварь. Теперь ты не королева, а самая обычная рабыня, которая будет делать всё то, что делают другие. А вздумаешь брыкаться, я тебя так отделаю, что на всю жизнь запомнишь.
Услышавшие шум драки воины с интересом смотрели на эту картинку, даже не пытаясь вмешиваться. Споры рабов хозяев не интересуют. Только Аль-Руффи, поднявшись со своего седла, на котором сидел у костра, подошёл к пленникам и, качнувшись на каблуках, с улыбкой произнёс:
— Кажется, у маленькой королевы возник спор с её служанками? Что ж, будет интересно посмотреть, как они будут обучать тебя премудростям рабской жизни.
Взяв победительницу за подбородок жёсткими пальцами, он заставил её поднять голову и, всмотревшись, задумчиво протянул:
— Почему мне кажется, что я тебя уже видел раньше?
— Я два года жила в шатре господина Селида. Это он поставил мне клеймо, — разом покорно замерев, ответила девушка.
— Ты была рабыней Селида? — удивлённо переспросил воин.
— Да, господин. Это было пять лет назад. Он продал меня после того, как снова женился. Его жена настояла, — вздохнула девушка.
