к империализму, то программа национального самоопределения фактически сошла на нет.
Великая империалистская бойня внесла резкие изменения в этот вопрос: все буржуазные и социал- патриотические партии ухватились за национальное самоопределение, – но с другого конца. Воюющие правительства изо всех сил стремились овладеть этим лозунгом, сперва в войне друг с другом, потом в борьбе с Советской Россией. Германский империализм играл с национальной независимостью поляков, украинцев, литовцев, латышей, эстонцев, финнов, кавказских народов сперва против царизма, затем более широко – против нас. Антанта вместе с царизмом держала курс на «освобождение» народов Австро-Венгрии, Германии и Турции, а затем, лишившись сотрудничества царизма, перешла к «освобождению» окраинных народов России.
Советская Республика, унаследовав насилием и гнетом скованную царскую империю, открыто провозгласила свободу национального самоопределения и свободу национального отчленения. Понимая огромное значение этого лозунга в переходную эпоху к социализму, наша партия ни на минуту не превращала демократический принцип самоопределения в абсолют, господствующий над всеми остальными историческими потребностями и задачами. Хозяйственное развитие современного человечества имеет глубоко централистический характер. Капитализм создал основные предпосылки для планового хозяйства в мировом масштабе. Империализм есть только хищное капиталистическое выражение этой потребности в объединенном руководстве всем хозяйством земли. Каждой из могущественных империалистских стран тесно в пределах национального хозяйства, и она хочет более широкого рынка. Ее целью, по крайней мере идеальной, является монополия хозяйства всего мира. На языке капиталистического хищничества и разбоя здесь находит свое выражение основная задача нашей эпохи: установление соответствия между хозяйствами всех частей света и построение в интересах всего человечества гармонического мирового производства, проникнутого началом наивысшей экономии сил и средств. Это и есть задача социализма.
Совершенно очевидно, что принцип национального самоопределения ни в каком случае не стоит над объединительными тенденциями социалистического хозяйственного строительства. В этом отношении он занимает в ходе исторического развития то подчиненное место, которое отведено демократии вообще. Социалистический централизм не может, однако, прийти непосредственно на смену централизму империалистическому. Угнетенные народности должны получить возможность свободно расправить свои члены, отекшие под цепями капиталистического принуждения. Как долго затянется период самоудовлетворения национальной независимостью Финляндии, Чехо-Словакии, Польши и проч. и проч., – зависит прежде всего от общего хода развития социальной революции. Но хозяйственная несостоятельность отдельных национально-государственных клеток, изолированных друг от друга, со всей остротой сказывается уже на второй день после рождения на свет каждого нового национального государства.
Пролетарская революция не имеет ни в каком случае своей задачей или своим методом механическое национальное обезличение и принудительное сплочение. Борьба в области языка, школы, литературы, культуры ей безусловно чужда, так как ее руководящим началом являются не профессиональные интересы интеллигенции и «национальные» интересы лавочников, а самые основные интересы рабочего класса. Победоносная социальная революция каждой национальной группе предоставит полную возможность нестесненного разрешения задач национальной культуры, объединив в то же время – к общей выгоде и с общего согласия трудящихся – хозяйственные задачи, которые требуют планового разрешения в зависимости от естественно-исторических и технических данных, но никак не от национальных группировок. Советская федерация создает для соподчинения национальных и хозяйственных потребностей наиболее подвижную и эластичную государственную форму.
Между Западом и Востоком Советская Республика выступила во всеоружии двух лозунгов: диктатуры пролетариата и национального самоопределения. В отдельных случаях эти две ступени могут оказаться отделенными друг от друга всего несколькими годами или даже месяцами. По отношению к великому царству Востока этот промежуток будет измеряться скорее десятилетиями.
В революционных условиях России оказалось достаточным девяти месяцев демократического режима Керенского – Церетели, чтобы подготовить условия победы пролетариата. По сравнению с режимом Николая и Распутина[83], режим Керенского – Церетели был историческим шагом вперед: в этом признании, от которого мы, разумеется, никогда не отказывались, заключается не формальная, профессорская, поповская, макдональдовская, а революционная, историческая, материалистическая оценка действительного значения демократии. Свое самостоятельное прогрессивное значение она успела исчерпать в течение трех четвертей года революции. Это, конечно, не значит, что можно было в октябре 1917 года путем референдума получить формально точный ответ от большинства рабочих и крестьян на вопрос о том, считают ли они, что с них достаточно подготовительного демократического курса исторической школы. Но это значит, что после девяти месяцев демократического режима завоевание власти пролетарским авангардом уже не рисковало наткнуться на отпор непонимания и предрассудков большинства трудящихся, а, наоборот, сразу получало возможность расширять и укреплять свои позиции, активно привлекая и завоевывая сознание все более широких трудящихся масс. В этом, с разрешения тупоголовых педантов демократии, и состоит великое значение советской системы.
Национальное отделение бывших окраин царской империи и их превращение в самостоятельные мелкобуржуазные республики имело то же относительно прогрессивное значение, как и демократия в целом. Только империалисты и социал-империалисты могут отказывать угнетенным народам в праве на отделение. Только фанатики и шарлатаны национализма могут видеть в этом самоцель. Для нас национальное самоопределение являлось и остается исторически неизбежной во многих случаях ступенью к диктатуре рабочего класса, который уже силою законов революционной стратегии развивает в процессе гражданской войны, в противовес национальному сепаратизму, глубоко централистические тенденции, вполне совпадающие в дальнейшем с потребностями планового социалистического хозяйства.
Как скоро классовый отпор иллюзии «самостоятельного» государственного существования сделает возможным завоевание власти рабочим классом, зависит как от общего темпа революционного развития (об этом уже сказано), так и от специальных внутренних и внешних условий данной страны. В Грузии фиктивная национальная независимость держалась три года. Нужно ли было трудовым массам Грузии действительно три года на то, чтобы в достаточной мере износить национальные иллюзии, – и достаточно ли было трех лет, – на этот вопрос нельзя дать академический ответ. Референдум и плебисцит в обстановке ожесточенной борьбы империализма и революции на каждом клочке мировой территории превращаются в фикцию. Как они устраиваются, об этом можно навести справку у господ Корфанти[84], Желиховского[85] или в соответственных комиссиях Антанты. Для нас вопрос разрешается не методами формально-демократической статики, а методами революционной динамики. В чем действительная сущность дела? В том, что советский переворот в Грузии, совершенный, несомненно, при активном участии Красной Армии – было бы предательством не помочь рабочим и крестьянам Грузии вооруженной силой, раз она у нас была! – разыгрался после политического опыта трех лет «независимости» Грузии в таких условиях, которые вполне обеспечили ему дальнейший политический, а не только временный военный успех, то есть дальнейшее расширение и укрепление советского фундамента самой Грузии. А в этом именно, с позволения тупоголовых педантов демократии, и состоит революционная задача.
Политики II Интернационала, вслед за своими наставниками из буржуазно-дипломатических канцелярий, делают гримасы убийственной иронии по поводу признания нами права на национальное самоопределение. – Ловушка для простаков! Приманки красного империализма! – На самом-то деле приманки расставляет на пути сама история, которая не решает задач прямолинейно. И уж, во всяком случае, не мы превращаем зигзаги исторического развития в ловушки. Ибо, делом признавая право на национально-государственное самоопределение, мы всегда открыто выясняем массам его ограниченное историческое значение и ни в каком случае не подчиняем ему интересы пролетарской революции.
Признание права на самоопределение со стороны рабочего государства есть тем самым признание того, что революционное насилие не является всемогущим историческим фактором. Советская Республика ни в каком случае не собирается заменять своей вооруженной силой революционные усилия пролетариата других стран. Завоевание им власти должно вырасти из его собственного политического опыта. Это не значит, что революционные усилия трудящихся, хотя бы той же Грузии, не могут найти вооруженную поддержку извне.