парламент во Франции и в Италии. Во Франции социалистическая партия оказалась в жестокой степени разбитой. У меня нет точных цифр, но она получила около половины своих мандатов в парламент. В Италии социалистическая партия получила втрое с лишним больше, чем имела в прошлом парламенте. Мы не можем здесь заниматься вопросом, нужно ли было бойкотировать эти выборы или нет. Это вопрос тактики, и тут могут быть разные точки зрения. Нам трудно судить об этом, но мы можем оценивать эти факты с точки зрения нарастания рабочей революции и коммунистического движения. И вот мы имеем перед собою французскую партию, которая с начала войны, с 4 августа 1914 года, шла все время нога в ногу с империалистами Франции и первое время даже с русским царизмом, которая давала своих министров во все министерства. Эта партия разбита на выборах совершенно и вернулась в половинном составе; все ее лидеры выбиты из парламента. Это означает самый надежный вотум недоверия социалистической партии. Кто его произнес? Французский рабочий класс. Как он его выразил? Он повернулся спиной к французскому парламенту. Наиболее характерным является то, что те мелкобуржуазные элементы, которые поддерживают социалистов-шовинистов, которые голосовали за этих социал-шовинистов, сказали: «И Клемансо и Ренодель выполняют одну в сущности работу, и чем мне голосовать за империалиста второго сорта, я лучше отдам свой голос империалисту первого сорта». И этот мелкобуржуазный слой рабочих отдал свой голос Клемансо, а революционный рабочий сказал: «Раз парламент вместе с социалистами является орудием империалистского засилья, я лучше повернусь к нему спиной и уйду на улицу». Отсюда – огромное стачечное движение во Франции, которое в некоторых случаях принимало форму уличных столкновений. Вот как погибла социалистическая партия во Франции. Обыватель сказал себе: «Чем мне брать лакеев, я возьму господина, чем мне голосовать за мелких адвокатиков, которые бегут в припрыжку за Клемансо, я подам свой голос прямо за Клемансо, за его милитаристско-реакционную партию». Что получилось в результате? Кто усилился? Усилилась реакция в парламенте и усилилась революция на улице. Стало быть, революционное положение обострилось, стало быть, пролетарская революция во Франции приблизилась, и, несмотря на то, что Клемансо у себя в парламенте чувствует себя неограниченным сатрапом, владыкой, шахом, за стенами парламента опасность для него усугубляется с каждым днем. И поэтому много, слишком много энергии нужно будет затратить на то, чтобы удержать страну в равновесии в ближайшие месяцы, и трудно будет затеять авантюру военного характера по отношению к России.
В Италии мы имели другое по форме явление, но то же по существу. Итальянская социалистическая партия была одной из немногих старых партий, оставшихся на позиции революционной борьбы против империализма с самого начала войны. Италия вступила в войну не сразу, а на девятом месяце. Итальянская социалистическая партия в этом смысле имела преимущество, она имела возможность лучше разобраться в положении, видеть, как держат себя социалисты разных стран. Итальянские социалисты до вмешательства в войну приезжали в Швейцарию, во Францию, имели там сношения с социалистами других стран. В Швейцарии встречались с тов. Лениным и группой будущих циммервальдцев. Они были лучше в идейном смысле подготовлены к вступлению в войну. И вот в то время как партия французских социал-шовинистов потеряла свой авторитет, партия итальянских социалистов утроила число своих голосов, что означает рост могущества пролетарского движения в Италии. Мы имеем и другие, не менее твердые признаки, напр., рост числа членов профессиональных союзов. Во Франции в начале войны было четыреста тысяч членов профессиональных организаций, теперь их два миллиона. В Германии было меньше трех миллионов – два с половиной, теперь, если не ошибаюсь, число их доходит до пяти, чуть ли не до шести миллионов. В Англии то же самое число членов с трех миллионов повысилось почти до шести миллионов. Что это означает? Это означает, что теперь захвачены те низы рабочего класса, которые до войны оставались вне рамок профессионального движения Германии и Великобритании. Эти массы напирают теперь с низов и вносят в рабочее движение революционную струю. Социал-империалисты, шовинисты, тред-юнионисты держатся еще на своих местах, но с низов напор становится все больше и больше; тот самый напор, который приводит к обновлению тканей профессиональных союзов и служит показателем усиленного революционного движения в рабочем классе. Все это – признаки одного и того же процесса. Может быть медленно, – мы хотели бы скорее, – но неуклонно, непрерывно, безошибочно, нарастает пролетарская революция в Европе. Вот, товарищи, обстановка, в которой мы сейчас живем, обстановка мировая. Может быть эти успехи итальянских социалистов, этот приток членов в профессиональных союзах является фактором слишком медленного нарастания рабочего движения, но в связи с нашими победами они получают огромное значение.
В рамках мировой обстановки мы должны оценивать наши внутренние беды, неудачи и страдания. Эти беды колоссальны. Вам, как стоящим близко к хозяйственной жизни этой губернии, они известны лучше, чем мне. Но, товарищи, у нас даже перед этим чудовищным и возмутительным, постыдным для нас топливным кризисом, который мы теперь переживаем, – для нас перед лицом этих фактов нет оснований опускать руки в беспомощности. На днях я читал одну из книжек Каутского «Коммунизм и терроризм», где он критикует положение Советской России и с чисто филистерской мудростью указывает на то, что мы не сумели до сих пор наладить хозяйство промышленности и проч..[128] Он собирает из мелкобуржуазных газетных сплетен всякие пустяки, отребья, ложь, клевету и подносит их под мнимо-ученым филистерским соусом. Мы на практике знаем и должны были по марксистской теории предвидеть неизбежность глубочайших кризисов в эпоху революции. Революция есть период, когда общество переходит с низшей ступени хозяйства на более высокую ступень. Но общество не переходит из одной стадии в другую, как школьники из класса в класс: поучился, поумнел немного, выдержал экзамен и шагнул повыше. Общество переходит со ступени на ступень в глубокой внутренней борьбе, и его развитие не прямое, а зигзагообразное. Буржуазный аппарат развил производительные силы во всех странах, в том числе и у нас. Этот буржуазный аппарат привел нас к империалистической бойне и подорвал таким образом наше хозяйство. Вместе с тем буржуазное общество обнаружило неспособность далее вести человечество по пути нарастания его экономической энергии, – и отсюда крах буржуазии, гражданская война, которая наносит еще больше ударов хозяйству и производству. Каким образом буржуазное общество регулировало производство? Путем конкуренции. Это – дикий, варварский способ, который приводит к бойням гражданским и внешним, но это все-таки способ. Путем конкуренции на товарном рынке распределялась рабочая сила по разным отраслям хозяйства и, – худо или хорошо, – равновесие поддерживалось. Конкуренцию мы убили. Что должно прийти на смену конкуренции? Учет и распределение по воле пролетарской диктатуры и коммунистического общества, учет и распределение необходимой рабочей силы по разным отраслям хозяйства – в организованном, общегосударственном масштабе. Умеем мы это делать? Нет еще. Аппарат конкуренции разбит, новый аппарат не налажен, но это неизбежно в период перехода. Возьмите вопрос о деньгах, о наших кредитках. Теперь нетрудно издеваться над тем, что мы печатаем их сколько угодно; они теряют свою покупательную способность с каждым днем, и цены стали произвольными. Я не знаю, сколько с меня потребуют за этот стакан: не то пять, не то пятьсот целковых. Почему? Потому что старое буржуазное значение денег уничтожено. Раньше денежная система опиралась на известную базу – золото, денежная система стояла в отношении к известной массе товара, имевшего оборот в пределах общества. Как распределяются теперь товары? Путем государственного наряда. От крестьян взято столько-то хлеба, за него крестьянину следует дать то-то и то-то. Это способ распределения, который в развернутом виде будет при коммунизме. При этом плане деньги могут быть условными расписками, контрамарками на право входа в театр, контрамарками на право получения сапог, хлеба и т. д. Это – не старое средство товарного оборота, а условные квитанции, контрамарки для правильного распределения продуктов между всеми нуждающимися в них. Пришли ли мы целиком к этому? Нет, далеко нет. Следовательно, старое значение денег разбито, а новый аппарат правильного распределения еще не налажен. Вот, товарищи, все наши беды, – и топливный кризис, в том числе, – также объясняются этим. При буржуазном строе имелась цена дров на рынке. Когда цена повышалась, это значило, что дров мало, значит был интерес у предпринимателей и подрядчиков эти дрова поставлять. Этого всего теперь нет, но у нас нет пока и предусмотрительности, точного учета, мы не рассчитываем, что нам в двадцать первом году понадобится столько дров, поэтому теперь в девятнадцатом году нужно нарядить столько-то рабочих, столько лошадей нужно поставить на возку дров. Для этого нужны точный учет, правильный аппарат, трудовая дисциплина, всеобщая трудовая повинность. Можно сказать, как говорят филистеры, педанты, тупицы, – можно сказать: да зачем же вы разрушали старый аппарат, не создавши нового? Но вся суть дела в том, что это не делается, как в мелочной лавке, когда человек торговал, нажил капитал и переходит на другую сторону в лучшее помещение. И то в таких случаях бывает, что вывешиваются объявления: «по случаю переезда в новое помещение, торговля закрывается на пять
