собственным именем. И вот теперь мальчику вздумалось писать стихи – еще такие детские! – и подписываться именем Александра Дюма. А если он и в зрелом возрасте будет продолжать этим заниматься, не могут ли в сознании читателей смешаться, перепутаться эти два Дюма: прежний и новый, старый и молодой? Это было бы прискорбно, несправедливо и возмутительно. Заботясь о том, чтобы безотлагательно уладить и это щекотливое дело, Александр Первый прибавляет к письму, адресованному Александру Второму, следующую приписку: «Тебе бы следовало, вместо того чтобы подписываться, как я, Алексом Дюма, что могло бы когда-нибудь создать для нас обоих серьезные неудобства, поскольку пишем мы похоже, подписываться
Александр Второй нисколько не посчитался с разумным советом Александра Первого. Что же касается его запоздалых упреков, они нисколько не помешали заключить союз, который он осуждал, – правда, сам толком не понимая, почему.
Александр Дюма и Ида Ферье вступили в гражданский брак 5 февраля 1840 года в мэрии первого округа Парижа. Александр выбрал для себя великолепных свидетелей: Шатобриана и Вильмена, министра народного просвещения. Более скромная Ида удовольствовалась государственным советником и виконтом из числа своих знакомых. Но на венчании, которое должно было состояться в церкви Сен-Рош, и Шатобриан, и Вильмен присутствовать отказались, потому пришлось в последнюю минуту заменить их художником Луи Буланже и архитектором Шарлем Робленом. Священник, которого не известили об этой замене, простодушно приветствовал в своей речи «прославленного автора „Гения христианства“» и великого государственного деятеля, который «держит в руках судьбы языка и народного просвещения». Несмотря на эту оплошность, обмен кольцами все же совершился ко всеобщему удовольствию. Супруги и свидетели поставили свои подписи в приходской книге. Жак Доманж отказался напротив своего имени поставить в качестве определения рода своей деятельности «ассенизатор» и предпочел указать «домовладелец». С таким же успехом он мог назвать себя «писателем», поскольку практически все произведения Дюма принадлежали ему.
Брак не образумил Александра. Конечно, Ида добилась для себя завидного статуса супруги, но муж начал семейную жизнь с того, что принялся напропалую изменять ей с семнадцатилетней актрисой Леокадией Эме Доз, затем влюбился в другую молодую актрису, Анриетту Лоранс. Поскольку эта последняя сильно нуждалась и потому малейший подарок вызывал у нее прелестные порывы благодарности, он содержал ее, разумеется, оставляя в неведении жену. Но Ида что-то подозревала и постоянно жаловалась на то, что ей недостает денег, а муж тем временем растрачивает свои доходы на прихоти рассеянной жизни. Ну и кому же она могла выложить все свои обиды, как не другу и покровителю, услужливому ассенизатору Жаку Доманжу? Поплакавшись в жилетку, Ида выдала ему список своих расходов. «У меня, – пишет она, – есть на руках доказательства всего того, о чем я вам здесь рассказываю. Прибавьте к этому сестру [Александрину-Эме], которой открывают счета в тех магазинах, в которых мы делаем покупки,
Послушать ее – получается, что в этом неудачном браке жертвой была она, палачом – он. Александр и сам признавал, что их положение становится все более непрочным, однако работать больше, чем работал, уже не мог. За несколько недель он высидел новые «Дорожные впечатления» (этот товар всегда хорошо продается!), мелкую проходную драму под названием «Джарвис, честный человек» и начал в соавторстве с Шарлем Лафоном вполне «непривычный» роман «Учитель фехтования».
Сюжет этого последнего произведения был подсказан ему его преподавателем фехтования Гризье, который привез из своей поездки в Россию отголоски случившегося в декабре 1825 года восстания интеллектуалов и либерально настроенных военных, так называемых «декабристов», против царя Николая I. Среди мятежников был граф Анненков, влюбленный в молодую француженку по имени Полин. Его приговорили к каторжным работам и сослали в Сибирь; Полин последовала за ним и стала его женой, не испугавшись жалкой участи, ожидавшей их в этом негостеприимном краю, среди осужденных. В своей книге Дюма, разумеется, изменил имена персонажей и весело исказил исторический контекст. Но суть истории, в которой речь шла о верности замечательной женщины, предпочитающей разделить страдания и лишения человека, которого она любит, лишь бы не оказаться навеки с ним разлученной, соответствовала истине. В литературном плане успех был невелик, да и как мог ждать большого успеха слабый любовный роман, где фоном служили грозные события, сотрясавшие императорскую Россию в первой четверти XIX века. Французских читателей нисколько не занимала супружеская идиллия среди степей, в России же книгу сочли неуместной и даже опасной и запретили продавать.
Дюма, разочарованный тем, как прохладно публика встречает его последние литературные или театральные творения, решил, что в парижском воздухе «запахло жареным». И потому необходимо для начала сократить расходы, рассчитать слуг, секретарей, избегать дорогостоящих развлечений, перестать дарить цветы женщинам и угощать обедами друзей. Однако на такое он оказался не способен: разве можно так круто изменить свой образ жизни, хоть в чем-то себя ограничить и каждое утро подсчитывать деньги вместо того, чтобы весело ими бросаться! Нет! Единственный выход – поскорее уехать, отправиться, к примеру, во Флоренцию. Выбор Дюма сделал не случайно: Тоскана была единственным итальянским государством, где ему не запретили проживание. Город же, который он прекрасно знал, очень красив, и жизнь в нем дешевая… Но все равно нужны «подъемные».
Желая обеспечить им с Идой будущее, Александр отправил своего друга Проспера Мериме к Ремюза, министру внутренних дел, с предложением, чтобы тот заказал Дюма комедию, предназначенную для Французского театра, и пообещал, что на этот раз чтение перед художественным советом будет «простой формальностью» и пьесу начнут репетировать уже через неделю после того, как она будет принята. Ремюза принял условия, письменно подтвердил обещание и, мало того, еще и велел выплатить автору аванс в шесть тысяч франков. Александр воспрянул духом: ликовать, конечно, пока еще рано, но можно по крайней мере свободно вздохнуть. Теперь вроде бы не оставалось препятствий для отъезда во Флоренцию. Но Ида не переставала что-то подсчитывать, выскребать последние крохи и тревожиться. Заботясь о том, чтобы совершенно ее успокоить и избавить от мыслей о нищете в будущем, Александр подписал «генеральную доверенность» на имя Жака Доманжа, «обладателя его авторских прав», поручив ему наилучшим образом защищать интересы писателя во время его отсутствия.
Ида немедленно успокоилась. Чета сложила чемоданы, и вскоре дилижанс вез ее по весенней Франции. Пятого июня они отплыли из Марселя, седьмого уже были во Флоренции. Едва прибыв на место, Александр тотчас освоился с итальянской роскошью: в этом благословенном городе можно было за бесценок снять палаццо! Они поселились на вилле Пальмиери, которую, как говорили, Боккаччо описал в «Декамероне». Комната, служившая Александру кабинетом, была та самая, в которой за пять столетий до него работал прославленный автор «Ста новелл». В доме был зал для театральных представлений, в огромном саду – фонтаны, статуи и купы лимонных деревьев. И стоило это всего-навсего триста франков в месяц! Ну, и как же можно было отказать себе в удовольствии здесь поселиться?!
В этой роскошной и как нельзя лучше подходившей ему обстановке Александр работал словно каторжный. Комедии, драмы, исторические сцены, дорожные впечатления – он без видимого утомления переходил от одного сооружения к другому. Разве что глаза у него время от времени начинали болеть. Ида считала, что раз он пишет так много, раз из-под его пера выходит так много страниц, то и зарабатывать он должен больше. Увы… Вскоре, сполна насладившись великолепием виллы Пальмиери, чета Дюма вынуждена была искать себе другое, более скромное пристанище: пришлось перебраться в менее просторное и менее удобное жилье на улице Рондинелли. Однако Александр, сменив рабочий кабинет Боккаччо на каморку под крышей, ни о чем не жалел. Он и тут мог писать по десять часов в день, у него не
