Стоило появиться в редакции, ее тут же взяли в оборот оформители Бруно и Каролю. Мсье Куртуа пожелал взглянуть на макет будущей обложки Гойя, остался недоволен и потребовал срочно подготовить новый эскиз. Дожидаясь Анн, они кое-что набросали в карандаше. Она глянула на их труды – отвратительно. Предстояло «переосмыслить проблему», как любил выражаться мсье Куртуа. Анн заперлась с ними в своем крохотном кабинете, чтобы подыскать нужное решение. Карандаш в ее руке запорхал над чистыми бумажными листами. Она одновременно меняла и начертание букв, и расположение портрета Гойи. Раз двадцать телефонные звонки отрывали ее от работы. К обеду ничего оригинального найти так и не удалось. Она отправилась домой, как обычно, пешком. Мать была более возбужденной, чем утром, после того, как проснулась.
Укол. Быстро проглоченный обед. И снова крохотный светлый кабинет, где она опять чего-то чиркала, а оба оформителя маячили перед нею с другой стороны стеклянной перегородки. Приемлемая идея обозначилась. Эскиз она поручила Бруно и все то время, пока он прорисовывал макет начисто и в размер, стояла у него за спиной. Видимо устав ждать, в кабинет ворвался мсье Куртуа и тут же застыл, склонившись над чертежной доской. Правда, на этот раз все одобрил. Пообсуждали цветовую гамму, и Анн вновь удалось настоять на своем. Похоже, ее ценят. Она удивилась, почувствовав, что не осталась безразличной к этой, пусть и небольшой, но все же удаче. Нежданной искоркой та вдруг озарила ее существование.
Возвращаясь из редакции, она сделала остановку в «Старине Жорже», чтобы выпить «мюскадэ» за стойкой. Дома она застала Мили спящей. Пьер у изголовья ее кровати просматривал какой-то древний путеводитель по Парижу. Луиза, как обычно, собиралась уходить.
– Наш новый постоялец не заходил в мое отсутствие? – спросила Анн.
– Нет, – ответил Пьер. – А что?
– Интересно, что с девушкой.
Анн поднялась на шестой этаж и постучала в дверь с номером одиннадцать. Открыл ей Лоран.
– Ну что? – спросила она.
– Не блестяще, – ответил Лоран. – Пришлось сделать кесарево. Ребенок умер еще до родов.
Она посмотрела на сидевшего поодаль и склонившего голову Гуннара. Тот беспомощно развел руками.
– Это ужасно, – сказала Анн.
– Ну, в их ситуации так, может быть, даже и лучше, – пробормотал Лоран.
– А… а она сама?
– Нормально. Как только поправится, вернется на родину.
Кровать была застлана покрывалом. Анн взяла его за угол и отбросила – открылись залитые кровью простыни.
– Это нужно снять, – сказала она.
– Будет сделано.
Она сдернула обе простыни, свернула их в комок и отбросила на пол, в угол.
– Тут совсем рядом есть прачечная-автомат, – добавила она.
– Да-да, я знаю.
– У вас есть чистое белье?
– Нет… но это и не обязательно.
– Я дам вам пару комплектов на время, идемте.
Он последовал за ней. Анн оставила его на кухне, сама ушла поискать в бельевом шкафу простыни, а когда вернулась, Лоран так и стоял, прислонившись к стене и скрестив на груди руки. Анн достала бутылку белого вина и два стакана. Ее охватила жажда.
– Нет-нет. Спасибо, я вообще не пью спиртное.
Анн посмотрела на него с искренним удивлением:
– Вы аскет?
– Не совсем. Но у каждого свои вкусы. Я бы охотнее выпил воды.
– Не думайте, что вас заставляют пить.
– Я люблю воду, – пояснил он.
Она открыла холодильник и достала бутылку минеральной воды – ее там держали для матери.
– О, это тоже не то! – воскликнул Лоран. – Это мертвая вода!
Он взял из ее рук стакан, наполнил его прямо из-под крана и поставил рядом со стаканом белого вина. Анн толкнула дверку холодильника, и та закрылась, плавно щелкнув. Они выпили одновременно – она свое вино, он свою воду. Анн чуть было его не спросила, как они там наверху разбираются с ужином. Раньше едой, наверное, занималась Ингрид. Почему она оставила его здесь, между холодильником и столом? Надо было пригласить в гостиную, но теперь уже поздно.
Внезапно он спросил:
– Вы живете с отцом?
– Да, и с мамой, – ответила Анн и добавила: – Мама у меня очень больна.
И тут же стала укорять себя за то, что сказала ему это. Он мог бы решить, что обязан задавать кучу вопросов. Но он молчал. Услышал ли он ее вообще?
Анн вновь наполнила свой стакан. Лоран по-прежнему стоял, переминаясь с ноги на ногу. Ростом он был невысок. Прямой свет от плафона заострял черты его лица.
– У вас есть профессия? – спросил он наконец.
– Да, – сказала она. – А у вас?
– У меня? О да, у меня их множество. Правда, сейчас я просто дышу… Ищу… понемногу. Как говорится, я неудачник.
– Вы не учитесь?
– Учусь. Уже год, как я в декоративном искусстве.
– Рисуете?
– Как ногой.
Она улыбнулась:
– Вы не хотели бы попробовать себя в рекламе?
– Я подумаю. А вы – чем вы занимаетесь?
– Работаю в издательстве, отдел оформления.
– А в каком издательстве?
– «Гастель».
– Ого! А ваш отец?
– Он, если можно так выразиться, в отставке…
– Вот о чем я мечтаю! – воскликнул Лоран, взмахнув руками. И, посерьезнев, добавил: – Я думаю через несколько дней вернуться в гараж мыть машины… У меня там приятель работает.
На кухню, придерживая под мышкой книгу, вошел Пьер.
– А, ты здесь, Анн, – сказал он. – Я не слышал, как ты пришла.
И кивнул в знак приветствия Лорану. Юноша неспешно отодвинулся от стены. Пьер потянулся к вину, наполнил бокал и поинтересовался, «что с молодой женщиной, которую увезла „скорая помощь“». Узнав о случившемся, вздохнул и опустил голову.
– А знаете ли вы, что роддом, куда вы ездили сегодня утром, в старину был не чем иным, а старинным аббатством Порт-Руаяль, настоятельницей которого была Анжелика Арнольд?.. Во времена Революции в нем содержали под стражей Малерба, мадемуазель Сомбрей, Флориана…
Он умолк, небольшими глотками опорожнил стакан. Лоран, прихватив пару простыней, направился к выходу. Анн проводила его и долго наблюдала, как он поднимается по лестнице, шагая через две ступени, пока он совсем не исчез из виду, а затем поспешила к Мили.
Мать недовольно пробурчала:
– Поздно уже… Гд е вы все бродите? Хочу апельсинового сока…
5
Понурив голову, Анн закрыла входную дверь и, держась за перила, спустилась вниз. Беспокойство не отпускало, со вчерашнего дня маме пришлось делать на укол больше. Теперь уже по пять в день. Бoльшую часть времени мать, оглушенная морфием, пребывала в забытьи, раздражительность и
