великого князя Петра, этот ниспосланный провидением плод любви, благословленной Церковью. Потому что это не женщина должна родить – это сама Россия сейчас готовится разрешиться от бремени, подарить жизнь своему будущему императору.
В течение долгих недель Елизавета жила в покоях, соседних с той комнатой, где великая княгиня ждала дня родов. На самом-то деле, если она и хотела держаться поближе к невестке, то вовсе не от любви к ней, а затем, чтобы помешать предприимчивому Салтыкову наносить Екатерине слишком частые визиты: пойдут пересуды, тайна выплывет наружу. Стоило бы вообще отослать этого нежелательного отныне производителя в какой-нибудь гарнизон подальше отсюда… А о том, как сложится потом чувственная жизнь великой княгини, можно будет подумать после… не время пока! Пусть она радуется тому, что станет матерью. И пусть принесет мальчика! Девочка только осложнила бы все… Ладно, еще разберемся… День за днем царица что-то подсчитывала, советовалась с врачами, обращалась к старцам, истово молилась перед иконами.
И вот в ночь с 19 на 20 сентября 1754 года Екатерина – после девяти лет супружества! – ощутила наконец боли, характерные для схваток. Императрица, граф Александр Шувалов, великий князь Петр устремились в покои роженицы, чтобы присутствовать при великом событии. 20 сентября, в полдень, увидев в руках повивальной бабки еще покрытого слизью и кровью ребенка, Елизавета Петровна была вне себя от радости: слава Богу, мальчик! Ею уже было выбрано имя: сын великого князя будет Павлом, Павлом Петровичем. Вымытый, запеленатый, окрещенный малым крещением с помощью духовника императрицы, новорожденный не больше минуты провел на руках матери. Екатерина едва успела поцеловать, потрогать малыша, вдохнуть его теплый запах. Ребенок уже не принадлежал ей – он принадлежал России, или – скорее – императрице! Даже не взглянув на измученную родами, стонущую роженицу, Елизавета унесла младенца, крепко прижав его к груди – как драгоценную добычу. Отныне она станет держать его в особых покоях, станет лично наблюдать за ним. Екатерина больше ей не нужна. Она выполнила свою задачу курицы-несушки и теперь не представляет ни для кого никакого интереса. Может вернуться в свою Германию, никто во дворце не заметит ее отсутствия!
Склонившись над колыбелью, Елизавета Петровна с тревогой вглядывалась в сморщенное личико новорожденного. Увы, в столь нежном возрасте «семейных черт» не различишь! Ну и хорошо! Так даже лучше: будет он похож на мужа или на любовника, результат один. Начиная с сегодняшнего дня, мне все равно, что будет с этой самодовольной макакой – великим князем Петром Федоровичем! Будет ли он жить дальше или умрет – значения не имеет, наследование престола уже обеспечено!
Пушечные залпы, веселый перезвон колоколов – таким был город в этот день. И только Екатерина – одна в своей спальне, жаркой и душной после суеты, сопровождавшей роды, – безутешно плакала, снова чувствуя себя покинутой и заброшенной. А неподалеку, просто-таки за дверью ее комнаты, великий князь, окруженный офицерами своего голштинского полка, опустошал стакан за стаканом «за здоровье своего сына Павла».
Что до дипломатов, императрица подозревала: проявляя обычную свою язвительность и не скрывая насмешки, каждый из них в отдельности комментировал странности появления на свет наследника российского престола. Тем не менее, она твердо знала и другое: даже поняв суть маневра – не дураки же сидят в министерствах иностранных дел разных стран! – никто не осмелится сказать вслух, что Павел Петрович – дитя незаконной связи и что великий князь Петр на самом деле – самый великий из рогоносцев в России. И это молчаливое признание лжи истиной современниками перерастет у будущих поколений в уверенность, а ей, Елизавете, дороже всего именно суждения потомков.
По случаю крестин императрица решила засвидетельствовать матери новорожденного свое удовлетворение, приказав отнести той на подносе кое-какие драгоценности и приказ выплатить Екатерине сто тысяч рублей – такую цену она положила, покупая наследника престола. Затем, полагая, что проявлено уже достаточно участия, распорядилась из соображений благопристойности отправить Сергея Салтыкова с миссией в Стокгольм. Ему было поручено отвезти королю Швеции официальное уведомление о рождении в Санкт-Петербурге Его Высочества Павла Петровича. При этом царица ни на секунду не задумалась о том, как странно будет выглядеть этот незаконный отец, получая поздравления, предназначенные отцу законному. Сколько времени продлится миссия Салтыкова? Елизавета не уточнила, и Екатерина впала в отчаяние. Пустое кривлянье бабенки, которой не хватает любви, рассудила императрица – и не стала жалеть молодую женщину: слишком много любовных приключений пережила она сама, чтобы вдруг растрогаться чьими-то чужими…
Пока Екатерина горевала, лежа в постели и дожидаясь времени, когда разрешат подняться, Елизавета устраивала балы, приемы, банкеты – их было чуть ли не вдвое больше, чем обычно: во дворце неустанно праздновали событие, на которое не теряли надежды почти десять лет. Наконец, 1 ноября 1754 года, сорок дней спустя после родов, по протоколу потребовалось, чтобы придворные и представители дипломатического корпуса принесли поздравления великой княгине. Екатерина приняла гостей, полулежа на парадной постели, покрытой розовым бархатом с серебряными кружевами. Комнату по такому случаю роскошно меблировали и устроили в ней настоящую иллюминацию. Царица собственной персоной явилась осмотреть место действия перед церемонией: все ли в порядке, нет ли каких упущений. А сразу же после торжественного приема приказала унести и мебель, и добавленные прежде канделябры. Кроме того, согласно полученному от Елизаветы распоряжению, великокняжеская чета должна была перебраться в свои обычные апартаменты в Зимнем дворце: косвенный способ показать невестке, что свою роль она уже сыграла и отныне мечта должна уступить место действительности.
В то время как не ведающий об этом «скандале в благородном семействе» Петр вернулся к своим ребяческим забавам и к попойкам, великая княгиня должна была встретиться лицом к лицу с новым наставником: Чоглоков успел скончаться, и его место занял граф Александр Шувалов, брат Ивана. Екатерина предчувствовала, что столкнется в его лице с человеком пронырливым, повсюду сующим свой нос и мелочно-дотошным. Оказалось – даже хуже того. Едва приступив к своим обязанностям, граф устремился на завоевание симпатий завсегдатаев великокняжеского кружка и дружбы самого Петра Федоровича, а потому всячески приветствовал его безрассудную страсть к Пруссии, в результате германофилия великого князя и вовсе вышла из берегов. Петр повелел, чтобы ему прислали с родины новых рекрутов, и устроил в дворцовом парке Ораниенбаума укрепленный лагерь, который назвал Петерштадтом. Пока он вот так развлекался, воображая себя немецким офицером, командующим немецкими войсками на земле, которую хотел бы видеть немецкой, Екатерина, еще более одинокая, чем обычно, впала в неврастению. Как она и опасалась сразу после родов, Сергей Салтыков, недолго пробыв с миссией в Швеции, сразу же был послан дипломатическим агентом третьего класса в Гамбург: царица, пусть даже и ненавидевшая своего племянника, поторопилась сжечь мосты между любовниками. Кроме того, она только в исключительных случаях разрешала Екатерине увидеть ребенка. Приемная мать, в которой преобладали собственнические чувства, она стерегла колыбель и не допускала у великой княгини даже мысли о том, как воспитывать сына. Можно было подумать, что настоящей матерью маленького Павла была отнюдь не Екатерина, а Елизавета, что это она носила его под сердцем девять месяцев, а потом в муках произвела на свет Божий…
Отчаявшаяся, упавшая духом, лишенная того, что ей было дороже всего, Екатерина пыталась забыть о немилости судьбы, с пылом отдавшись серьезному чтению. За «Анналами» Тацита последовал «Дух закона» Монтескье, потом – некоторые исторические эссе Вольтера. Обделенная в этот период любовью молодая женщина старается компенсировать нехватку человеческого тепла интересом к философии и даже к политике.
А когда она снова появляется в столичных гостиных, то с куда большим, чем прежде, вниманием прислушивается к беседам дипломатов – порой они отличались блеском. Живя рядом с мужем, целиком поглощенным военными бреднями, Екатерина, вопреки всему, набирается уверенности, созревает интеллектуально, духовно, и это не ускользает от внимания окружающих. Елизавета, чье здоровье ухудшалось параллельно с тем, как расцветала невестка, тоже замечает происходящие с той изменения, скорость и сила которых постоянно нарастали. Вот только императрица пока не знает, радоваться тут надо или тревожиться. Страдающая астмой и водянкой императрица, старея, все больше привязывается к красавцу Ивану Шувалову – он становится на данном этапе главным смыслом жизни Елизаветы и ее лучшим советчиком. Может быть, потому царица все чаще подумывает, не стоит ли для ее личного спокойствия Екатерине, как ей самой, завести постоянного возлюбленного, который бы удовлетворял ее во всех отношениях и не оставлял ни времени, ни желания вмешиваться в государственные дела.
