Гюстав Флобер

«всколыхнуть болото», он делает резкое движение, которое вызывает боль в левом бедре. Он более осторожно делает «водные упражнения», но не замедляет письма. «Что до меня, то я усердно работаю, не вижу ни души, не читаю газет и кричу в тиши кабинета как одержимый, – пишет он Ги де Мопассану. – Весь день и почти всю ночь я провожу, согнувшись над столом, и часто вижу, как зажигается заря. Незадолго до ужина, часов в семь, я резвлюсь в буржуазных волнах Сены». Он хочет, чтобы его «ученик», как и он, посвятил себя творчеству вместо того, чтобы терять время на женщин легкого поведения. «Советую вам в интересах литературы усмирить свой пыл, – пишет он ему в том же письме. – Берегитесь! Все зависит от цели, которую хочешь достичь. Человек, посвятивший себя искусству, не имеет больше права жить, как другие».[599] Однако время от времени он испытывает чувство сожаления оттого, что не пошел по общему пути. У слуги Эмиля, который женился на Маргарите, горничной Каролины, родился мальчик. Но через несколько дней ребенок умер. Однако, узнав о рождении малыша, Флобер испытывает странную нежность. «Эмиль в восторге оттого, что у него сын, и я понимаю эту радость, которую когда-то находил смешной, а теперь завидую»,[600] – пишет он Каролине.

Если радости семейной жизни пробуждают время от времени мечты (знак старости, думает он), то нравы парижской прессы все больше раздражают его. Когда «Репюблик де леттр» публикует статью о Ренане, полную коварных намеков на личность автора «Жизни Христа», он просит Катулла Мендеса вычеркнуть его имя из списка постоянных сотрудников издания и не присылать ему больше газету. «Пусть не разделяют мнения Ренана, очень хорошо! – пишет он Эмилю Золя. – Я тоже не разделяю его мнения! Но не считаться со всеми его работами, упрекать за рыжие волосы, которых у него нет, и называть его бедную семью прислугой наследников, вот этого я не понимаю! Я принял решение: ухожу с радостью и окончательно от этих низких господ. Их пошлая демократическая зависть мне отвратительна».[601] И Ги де Мопассану: «Какой следует сделать вывод? Отойти от газет! Ненависть к этим листкам – начало любви к Прекрасному. Они по сути своей враждебны любой личности, которая стоит хоть немного выше других. Оригинальность, в какой бы форме она ни проявлялась, их раздражает».[602] Между тем он спросил господина Пеннетье, директора Руанского музея, не может ли тот дать ему чучело попугая. Он пишет сейчас под взглядом такой птицы с изумрудным оперением и стеклянными глазами. «На моем столе вот уже месяц стоит чучело попугая, дабы я мог описывать его с натуры, – пишет госпоже Роже де Женетт. – Это зрелище начинает утомлять меня. Но пока я оставляю его, чтобы сохранился в голове образ».

7 августа он пишет последние страницы повести: «Продолжаю горланить, как горилла, в тишине кабинета, и даже сегодня у меня в спине или скорее в легких поднялась боль, у которой нет другой причины, – пишет он Каролине. – Еще несколько дней, и я взорвусь, как мина. На моем столе найдут мои куски. Но до того нужно блестяще закончить мою Фелисите».[603]

По истечении трех дней следующий документ о здоровье: «Из-за усердия в работе мой ум напряжен до предела. Позавчера я работал восемнадцать часов! Теперь очень часто работаю до завтрака или, вернее сказать, не останавливаюсь, поскольку даже когда плаваю, невольно обдумываю фразы. Нужно ли тебе говорить, на какие мысли меня это наводит? Наверное (не зная того), я был очень болен со времени смерти нашей бедной старушки. Если ошибаюсь, то откуда взялось то странное просветление, которое недавно снизошло на меня? Словно рассеялся туман. Физически чувствую себя помолодевшим. Я забросил фланелевую фуфайку (напрасно, наверное) и теперь хожу даже без рубашки».[604] Наконец 17 августа он объявляет Каролине о победе: «Вчера в час ночи закончил „Простую душу“ и переписываю ее. Теперь замечаю, что устал; дышу тяжело, как вол после пахоты». Он пишет копию текста для Тургенева, который после того, как перевел «Легенду о святом Юлиане Милостивом», обещает сделать переложение на русский язык «Простой души».

Две недели спустя, освободившись от груза работы, Флобер едет в Париж, где встречается с друзьями. Он рассказывает им о муках творчества, которые испытывал в течение двух месяцев, работая по пятнадцати часов в день в страшную летнюю жару с единственным развлечением – плаванием по вечерам в Сене. «И результат этих девятисот часов работы – новелла в тридцать страниц», [605] – заключает Эдмон де Гонкур с сострадательной иронией. Флобер сожалеет о том, что Жорж Санд умерла, не прочитав повести. Она всегда упрекала его за чрезмерную сухость повествования. На этот раз она была бы взволнована, оценив свое влияние на стиль «старого трубадура». Жаль!

Между тем он воспрянул духом. Работа над «Простой душой» не истощила его, но пробудила аппетит. «Теперь, когда я закончил Фелисите, – пишет он Каролине, – появляется Иродиада, и я вижу (так же ясно, как вижу Сену) гладь Мертвого моря, искрящуюся на солнце. Ирод и его жена стоят на крыше дворца, откуда видны золоченые плиты храма. Я задерживаюсь с началом и этой осенью буду вкалывать так, как только смогу».[606] Как обычно, он начинает с чтения множества исторических книг, чтобы подготовить основу. И продолжает исследования в Париже в библиотеках. Он целиком погружается в сбор материала. Однако, пожертвовав какими-то дружескими традициями, идет на премьеру пьесы Альфонса Доде «Фромон младший»; рекомендует Ги де Мопассана Раулю Дювалю для работы в театральном разделе газеты «Насьон»; собирает друзей, чтобы прочитать им «Простую душу»; продает благодаря Тургеневу две свои повести русскому журналу «Вестник Европы»… Встреча со старыми товарищами воодушевляет его. Тем не менее он не одобряет последний роман Эмиля Золя «Западня». «Считаю это низменным, – пишет он принцессе Матильде. – Говорить правду жизни – не главное, по мне, условие Искусства. Главное – стремиться к красоте и достигнуть ее, если сможешь».[607] Он равно разочарован «Набобом» Альфонса Доде: «Нескладная вещь. Дело не только в том, чтобы видеть, нужно обработать и соединить то, что увидел. Реальность, по-моему, может служить только трамплином… Этот материализм возмущает меня… После реалистов пошли натуралисты и импрессионисты. Какой прогресс! Сообщество шутников!»[608]

В это время в его жизни снова возникает нежный образ прошлого: маленькая англичанка Гертруда Коллье, в замужестве миссис Теннан. Вернувшись в Круассе, он пишет ей с возродившимися забытыми чувствами: «Я скучаю по вас! Это главное, что хотел вам сказать. У доброго порыва, который побудил вас увидеться со мной после стольких лет, должны быть последствия. Было бы жестоко теперь снова забыть о вас… Как выразить радость от вашего посещения, вашего нового явления? Показалось, будто и не было прошедших лет, будто я обнимаю свою юность. Это единственное счастливое событие, которое произошло в моей жизни за многие годы».[609]

Еще одно «счастливое событие» – публикация в «Репюблик де леттр» лестной статьи о нем, подписанной «Ги де Вальмон» (временный псевдоним Ги де Мопассана). Флобер взволнован и благодарит ученика: «Вы отнеслись ко мне с сыновней нежностью. Моя племянница в восторге от вашей статьи. Она считает, что это лучшее из всего, что написано о ее дяде. Я тоже так думаю, но не смею сказать».[610] Эти одобрительные слова пришлись как нельзя кстати, став поддержкой его идеи написать «Иродиаду». Он уже рассказывал о своих сомнениях госпоже Роже де Женетт: «История Иродиады по мере того, как приближается время начать ее писать, вызывает библейский страх. Боюсь снова увлечься эффектами, которые были в „Саламбо“, поскольку мои персонажи принадлежат к той же расе и почти к той же среде».[611]

В последние дни октября месяца он закончил записи и в начале ноября погружается в лихорадочную и изнурительную работу над повестью, сложность которой «пугает его» и которая, по его словам, «может не получиться». В то время как он охвачен творческим порывом, возникают неожиданные трудности: «Слуга (Эмиль), которого я считал преданным, после десяти лет службы оставил меня и безо всякой на то причины, – пишет он принцессе Матильде. – Однако надо философски относиться к этим маленьким несчастьям, равно как и к большим».[612] Впрочем, он очень быстро находит замену своему слуге. Некая Ноэми кажется находкой: «Она служит очень приятно. Она живая, экономная и знает все мои причуды».[613] Он с облегчением вздыхает. В деревне его часто навещает друг Лапорт. Молодой человек мечтает «жениться на богатой особе», Флобер