земле, на русском языке. Слезы неожиданно накатились на глаза.
Вернувшись к себе, он постарался успокоиться, убеждая себя, что подобный поворот общественного мнения был невозможен и что любезность Максима Ковалевского была преувеличенной. Однако следующие дни подтвердили эту демонстрацию запоздалой победы. 18 февраля 1879 года, когда он вошел в зал, где проходило заседание «Общества любителей российской словесности», его приветствовали продолжительной овацией. От имени собравшихся к нему обратился восторженный студент Викторов: «Вас приветствовал недавно кружок молодых профессоров. Позвольте теперь приветствовать вас нам, – нам, учащейся русской молодежи, – приветствовать вас, автора „Записок охотника“, появление которых неразрывно связано с историей крестьянского освобождения». Взволнованный Тургенев скромно поблагодарил несколькими словами. Эта скромность разожгла энтузиазм аудитории. Расталкивая друг друга, студенты мчались по ступенькам, обнимали Тургенева, оглушали его криками. Толпа орущих обожателей сопровождала его до дома. «Третьего дня, – писал он Топорову, – в заседании любителей русской словесности студенты мне такой устроили небывалый прием, что я чуть не одурел – рукоплескания в течение пяти минут, речь, обращенная ко мне с хоров, и пр., пр. Общество меня произвело в почетные члены. Этот возврат ко мне молодого поколения очень меня порадовал, но и взволновал порядком». (Письмо от 20 февраля (4) марта 1879 года.) Порой ему казалось, что Россия раскаивалась в том, что не признавала его, что плохо относилась к нему на протяжении многих лет и что он, наконец, получает вознаграждение за свои усилия. На самом деле эта неожиданная популярность отвечала изменившимся настроениям молодых русских интеллектуалов. Увлекшись на мгновенье идеей революции, они в большинстве своем теперь не одобряли действий террористов. Непримиримость экстремистов пугала их. Принизив когда-то Тургенева, они теперь видели в нем представителя доброй либеральной традиции. Человек меры и благородства, он был сторонником конституции, он осуждал и варварские покушения, и их неизбежное следствие – беспощадные репрессии, он жертвовал собой ради политических эмигрантов, он мечтал об установлении в России справедливого строя, основанного на участии народа в делах государства. Все это отвечало устремлениям большинства просвещенных граждан. Кроме того, благодаря прекрасным, хотя плохо принятым критикой книгам, он, сам не зная того, стал классическим автором. Некоторые его произведения, такие, как «Записки охотника», «Дворянское гнездо», «Рудин», «Отцы и дети», «Дым», прочно вошли в сознание нации.
Теперь квартиру, где он жил, каждый день осаждали посетители: студенты, актеры, члены английского клуба, учащиеся консерватории… Все говорили лестные слова, просили автографы. Среди посетителей было много восторженных девушек, которые узнавали себя в его героинях. Чтобы ответить на это широкое проявление интереса, он 4 марта 1879 года отправился на концерт, который давался в пользу нуждающихся студентов. Новые овации, новая речь желанного гостя. Молодой оратор приветствовал его как одного из первых, кто «проникся глубоким чувством к угнетенному народу». Тургенев ответил: «Для писателя стареющего, уже готовящегося покинуть свое поприще, это сочувствие, так выраженное, есть, скажу прямо, величайшая, единственная награда, после которой уже ничего не остается желать. Оно доказывает ему, что жизнь его не прошла даром, труды не пропали, брошенное семя дало плод».
8 марта он, усталый и счастливый, выехал в Санкт-Петербург. Там также его ждали пиршества, речи, собрания поклонников в его гостиничном номере. Какие-то девушки говорили ему с восторгом о «Нови», в то время как, вне всякого сомнения, менее двух лет назад они проклинали этот «антиюношеский роман». Не щадя своих сил, он отвечал на тосты, подписывал книги, читал отрывки из своих произведений на благотворительных вечерах. «Чтения, овации и т. д., – писал он Любови Стечкиной, – продолжаются и здесь, как в Москве; но, между нами, как я им ни рад, а вздохну свободно, когда они кончатся, и я снова попаду в свое тихое гнездышко». (Письмо от 14 (26) марта 1879 года.)
В Санкт-Петербурге Александринский театр поставил его старую пьесу «Месяц в деревне». Вдохновительницей этой постановки была молодая актриса Мария Гавриловна Савина. Она исполняла роль Верочки. Тургенев беспокоился. Подходящий ли момент для того, чтобы предлагать публике этот вымысел времен его молодости? В действительности это произведение с его героями, живущими глубокой внутренней жизнью: Натальей Петровной, беспокоящейся за своего отца, невинной и нежной Верочкой, не понимающей равнодушия окружающих, очаровательным студентом Беляевым, странным доктором Шпигельским, который внимательно наблюдает за хозяевами и слугами и предвидит пробуждение пролетариата, – это произведение, несколько отягощенное длинными монологами, было ценно прежде всего непосредственностью своих героев и атмосферой давно забытого юношеского очарования, в котором развивалась интрига.
Узнав о приезде Тургенева в столицу, Мария Савина испытала чувство радости и тревоги. Что подумает он о ее версии спектакля? В гостиницу «Европейская», где он остановился, она отправилась с замирающим сердцем. В комнату вошла невысокая молодая женщина лет двадцати пяти, с умным лицом, живая, которая тотчас нарушила спокойствие Тургенева. Она в свою очередь была покорена этим убеленным сединой стариком, который встретил ее как ребенка. «Это был такой симпатичный, элегантный „дедушка“, – напишет позднее Савина, – что я сразу освоилась и, забыв свой страх перед Тургеневым, заговорила как с обыкновенным смертным». (М. Савина. «Мое знакомство с Тургеневым».) Она пригласила его на постановку пьесы. 15 марта он устроился в глубине директорской ложи театра и с восторгом следил за спектаклем. Большая часть актеров казалось ему превосходной. Но Мария Савина своей естественной и тактичной игрой превзошла всех. После второго акта несколько зрителей, узнав Тургенева в тени директорской ложи, стали вызывать автора аплодисментами. Мария Савина выбежала со сцены и вернулась, ведя за руку ошеломленного, смущенного человека, который приветствовал зал, улыбаясь и сдерживая слезы. Перед ним толпа незнакомых людей аплодировала и выкрикивала его имя. В антракте он нашел Савину в ее гримерной, взял за руки, посмотрел внимательно в лицо при свете газовой лампы и задумчиво прошептал: «Верочка… Неужели эту Верочку я написал?!. Я даже не обращал на нее внимания… Все дело в Наталье Петровне… Вы живая Верочка… Какой у вас большой талант». За кулисами театра, рядом с красивой актрисой он почувствовал волнение, которое испытал когда-то рядом с Полиной Виардо. Яркий свет, запах грима, суета, смех, молодые лица – все здесь, как когда-то, покорило его. Рядом с этой молодостью он удивился тому, что забыл о своем возрасте. На следующий день Тургенев согласился пойти с Савиной на вечер «Литературного фонда». Они должны были читать в два голоса сцену из комедии Тургенева «Провинциалка». Тургенев читал очень плохо, бормоча в бороду. Однако успех был огромным. В конце гром аплодисментов приветствовал автора. В тот же вечер он передал Савиной свою фотографию со следующей надписью: «На память о нашем совместном чтении с искренним почитанием. И. Тургенев». Узнав о триумфе своего великого друга, Полина Виардо забеспокоилась. Русские, встретив восторженно, могут оставить Тургенева в России. Но она нуждалась в том, чтобы он был рядом с ней, чтобы ее «дом», ее семья были полными. Она даже втайне ревновала, зная, что им восторгалось столько незнакомых людей, среди которых были, конечно, и женщины гораздо моложе нее. «Ведь вы не покинете нас? – писала она ему 13 марта 1879 года. – Вы будете скучать в Париже, когда вокруг вас не будет этого лихорадочного восхищения… У вас никогда не достанет сил оторваться от всей этой молодежи, которая пляшет и скачет вокруг вас». Однако никакая сила на свете не могла удержать Тургенева в России. Когда он 21 марта 1879 года уехал во Францию, в своем сердце он увозил память о том, что достиг – чудом – уважения своих соотечественников, и открыл в себе поздно новую и нежную страсть к женщине – Марии Савиной.
В Париже французские друзья встретили счастливого и помолодевшего от успеха Тургенева. Однако, чувствуя, что в полной мере помирился с Россией, он все больше и больше беспокоился за насилия, которые потрясали ее. Узнав о том, что 2 апреля 1879 года революционер-народник Соловьев пытался убить царя, он боялся, как бы власть не использовала этот единичный факт для того, чтобы отказаться от всяких реформ. «Последнее безобразное известие меня сильно смутило, – писал он Полонскому, – предвижу, как будут иные люди эксплуатировать это безумное покушение во вред той партии, которая, именно вследствие своих либеральных убеждений, больше всего дорожит жизнью государя, так как только от него и ждет спасительных реформ: всякая реформа у нас в России, не сходящая свыше, немыслима. <<…>> Одна надежда на спокойный дух и благоразумие самого государя. Очень я этим взволновал и огорчен… вот две ночи, как не сплю: все думаю, думаю – и ни до чего додуматься не могу». (Письмо от 5 (17) апреля 1879 года.)
Тем временем слава его росла даже за границей. Оксфордский университет наградил его дипломом доктора гражданского права, и он отправился в Англию на церемонию вручения. «Нас было девять новых докторов в красных хитонах и четвероугольных шапках, – писал он Анненкову, – народу было пропасть –
