принадлежало журналисту Уильяму Даккету, печатали его Максимилиан де Бетюн и Анри Плон. Бальзак не колебался ни секунды: иметь собственный журнал, самому выбирать темы статей, окружить себя знаменитостями – вот о чем он всегда мечтал!
И двадцать четвертого декабря 1835 года основывает товарищество по изданию «La Chronique de Paris». Решено, что журнал будет выходить дважды в неделю – в воскресенье и четверг. Восьмая часть акций принадлежит Даккету, еще одна – Бетюну, остальные шесть – Бальзаку. Преимущество этой сделки в том, что новому владельцу требуется лишь сто двадцать франков, чтобы вступить в товарищество – он вытаскивает «La Chronique de Paris» из грязи. Однако, помимо этого, предусмотрен оборотный капитал в сорок пять тысяч франков, обеспечить который будет непросто, но Оноре рассчитывает на успех первых номеров журнала. Ничто не в силах пошатнуть его оптимизм, он уже готов на страницах нового издания дать слово Гюго, Готье, Альфонсу Карру, критику Гюставу Планшу, короче говоря, всем писателям, составляющим славу Франции. Предупрежденный об этом ударе по собственному превосходству, Бюлоз вне себя от гнева пишет Жорж Санд: «Я поссорился с Бальзаком, который собирается сотрудничать с плохонькой газетенкой, которая не раз скверно о вас отзывалась. Это „La Chronique de Paris“. Уверяю вас, что не собираюсь извиняться, я никогда не мог его понять и мало ценю его манеру письма, столь востребованную читателями». Потом добавляет: «Забыл сказать вам волшебную, удивительную, поразительную новость: это альянс Планша, Гюго и Бальзака, которые собрались делать газету, о которой я вам рассказал. Планш должен нам две тысячи шестьсот франков, он не желает работать, я отказался дать провести себя, и он уцепился за Бальзака, которого любит, вы знаете как, впрочем, он целует даже задницу Гюго, которому просто поклоняется. Великолепный союз! Что за люди, как они понимают и любят друг друга! Вам смешно? И эта коалиция угрожает мне! Через три месяца Планш признает себя побежденным, Бальзак посчитает выполненной свою миссию, а Гюго сделает ребенка Жюльетте Друэ! Бойтесь за меня!»
Его конюшня нуждается в хороших лошадках, и Бальзак поручает Жюлю Сандо привести молодого Теофиля Готье, который только что опубликовал свою «Мадемуазель Мопен». Оноре вполне оценил его талант. С уважением неофита отправляется Готье на улицу Кассини, где тот вновь временно обосновался. Недалеко от дома автора «В поисках абсолюта» он замечает на ограде сада объявление: «Абсолют, торговец кирпичом». Не эта ли странная вывеска дала название книге? Когда он переступил порог дома, ноги стали ватными, в горле пересохло. Полный, радушный хозяин встретил его в белой кашемировой рясе с капюшоном, подпоясанной шнуром. «Его съехавшая на спину ряса открывала шею атлета или быка, круглую, словно обломок колонны, без видимых мышц, атласную, белую, контрастировавшую с более ярким цветом его лица», – расскажет Готье. Он отметит также «сочные, изогнутые, готовые к смеху губы», нос, «квадратный на кончике, разделенный на две дольки», «густые, длинные, тяжелые черные» волосы, «прекрасный, широкий, благородный, гораздо белее, чем остальное лицо», лоб, черные с золотыми отблесками глаза, которые могли «читать сквозь стены и грудную клетку, сразить наповал бешеного дикого зверя, глаза суверена, ясновидца, укротителя».
Расположив к себе посетителя парой добрых слов, Оноре взял с него обещание написать несколько статей и пригласил к завтраку. Угощение было восхитительным, они ели обильно и весело, болтали о литературе. Бальзака, казалось, тревожил собственный стиль, он сожалел, что никто не обращает на него внимания. «Действительно, – замечает Готье, – ему решительно отказывали в этом достоинстве… Несмотря на известность и популярность у читателей, Бальзак не был признан корифеями романтизма и знал об этом. Все поглощали его книги, но никто не принимал всерьез, и даже для самых преданных своих почитателей он долго оставался лишь самым плодовитым нашим писателем и ничем больше». Уходя, Готье был покорен простотой, мягкостью и остроумием этого экстравагантного персонажа, вырядившегося в рясу, у которого был одинаково хороший аппетит и к жизни, и к сочинительству. Бальзак, в свою очередь, был очарован новобранцем, который сдержит слово и напишет статьи. Так же поступят Альфонс Карр и Шарль де Бернар. А Гюго не захочет скомпрометировать себя сотрудничеством с неопределенного назначения журнальчиком. Оноре тем временем уверен, что у его издания будет признание и оно принесет прибыль. Не сомневается, что, опираясь на него, пустится, наконец, в политику, займется однажды управлением страной. Мечтает о королевских почестях сотрудникам «La Chronique de Paris» и себе самому, о том, что станет его полновластным хозяином и навсегда расстанется с нуждой.
В ожидании этих чудес необходимо найти средства для начала деятельности. Пятнадцать тысяч франков он занимает у щедрой госпожи Делануа, настойчиво просит у Сюрвиля, который одержим грандиозным проектом канала, что сулит немалый доход. «Скажи моему доброму Сюрвилю, что это первый шаг к власти», – умоляет сестру, после чего нанимает в качестве секретарей двух молодых людей, без гроша в кармане, но с хорошей родословной: «Двое моих секретарей – молодые люди, которым не чужды мои политические упования». Ганская удивлена, что он не упоминает Сандо. Бальзак объясняет: «Сандо исключен. Сандо, в отличие от этих господ, не придерживается легитимистских убеждений, он не разделяет мои воззрения. Между нами все сказано. Я сделал все, что мог, дабы убедить его в необходимости абсолютной власти. Он глуп… Итак, вы видите, что открылся новый неисчерпаемый источник, и над ним придется потрудиться. Бедук проявляет свое могущество. Только надо еще больше денег и таланта. Не знаю, где брать деньги». Отсутствие средств, впрочем, не мешает ему приглашать по субботам на изысканный обед редакторов своего журнала. Попутно они обсуждают следующий номер, обмениваются окололитературными сплетнями, покусывают принадлежащих враждебному лагерю собратьев, поздравляют добившихся успеха друзей, перебрасываются сальными шутками. Бальзак охоч до игры слов, каламбуров, анекдотов, заразительно смеется. Покинув его, гости отправляются спать, сам он – принимается за работу. Ночь напролет сидит за столом в своем монашеском одеянии, пишет, правит. Это схватка не на жизнь, а на смерть с мыслями, словами. На заре Оноре выходит из нее победителем, но совершенно разбитым. «Когда камин гас и в комнате становилось прохладно, его голова дымилась, а от тела исходил видимый пар, как от лошадей зимой», – будет рассказывать Теофиль Готье.
Плоды труда писателя в этот период поражают количеством и разнообразием: рассказы для «La Chronique de Paris», множество политических статей, в которых он высмеивает Тьера и Гизо, называя «флюгерами». В том, что касается политики внешней, его решительные соображения оказываются пророческими: он предрекает войну между Россией и Англией за господство на Средиземном море (которая разразится в 1854–1855 годах в Крыму); будучи сторонником франко-русского альянса, критикует «чудовищный» союз Франции с Британской империей; заявляет, что объединенной Германией будет править Пруссия (что и случится в 1868 и 1871 годах); сожалеет об отсутствии внятной концепции французской внешней политики, которую без особых усилий могли бы набросать Мазарини и Ришелье. И, наконец, в собственном журнале публикует «Историю разбирательства, причиной которого стала „Лилия долины“».
Процесс против Бюлоза Бальзак после многочисленных отсрочек выиграл, судьи встали на сторону художника, а не предпринимателя. Писатель ликовал, теперь он был одержим признанием прав литературной собственности. Разве допустимо, что в соседней Бельгии, например, издатели без зазрения совести грабят французских литераторов, не уведомляя о публикации их книг и ничего им не выплачивая? Для него продукция, вышедшая из-под пера, ничем не отличается от той, что выращена руками фермера. Он продает плоды своей умственной деятельности, как земледелец плоды своих полей. И так же имеет право на защиту, в какой бы стране его товар ни продавался. В то время подобные суждения были в новинку, хотя, опираясь именно на них, его собратья по перу создадут позже Общество литераторов.
Блестящее содержание не спасало «La Chronique de Paris», читатели колебались, подписчиков было мало – триста за полгода вместо ожидаемых двух тысяч. Среди сотрудников лишь один Бальзак продолжал верить в успех. Двадцать седьмого марта 1836 года он посылает Ганской очередную победную реляцию: «Мы – в оппозиции, проповедуя абсолютную власть… Согласитесь, есть в этом нечто величественное. К тому же за три месяца моего руководства журнал с каждым днем приобретает все большее уважение и авторитет».
На следующий день Оноре пытается обаять одного из вкладчиков товарищества, угощая обильным обедом, приготовленным знаменитыми кулинарами Шеве и Вефуром, которые привели с собой и метрдотеля. В меню филе осетра, копченый окорок, запеченная птица, спаржа, ананасы. Эту роскошь он так объясняет Ганской: «Вы знаете, что дают взаймы и доверяют только богатым. У меня все дышит изобилием, достатком, богатством успешного художника. Если на столе у меня будет взятое напрокат серебро, ничего не выйдет… Дело с „La Chronique de Paris“ выгорело благодаря полученному мною кредиту… Вчера один из моих друзей справедливо заметил: „Когда будут делать ваш скульптурный портрет, надо будет выполнить его в бронзе,
