камня почти правильной формы величиной с ладонь. «Как чешуя дракона», — пронеслось в Ириной голове воспоминание о книге, выданной Женечкой по запарке. Ира подняла камень и положила в рюкзак. Папоротник зашевелился — гадюка медленно уползала. Ира достала мобильник и позвонила таксистке- черкешенке.
Какое-либо даже подобие, даже грунтовой дороги давно исчезло. Черкешенка лихо петляла среди горного леса по воистину козьей тропе.
— Неужели Вы вот так вот каждый день выезжаете на работу? — в изумлении спросила Ира.
— Да, — просто ответила черкешенка.
— Знаете, а ведь мы с Вами до сих пор не познакомились.
— Лена.
— Ира. Может быть, перейдем на «ты»?
— С удовольствием.
— Лен, как ты здесь ездишь ночью? А если дождь, снег?
— Запросто. Я привыкла. Я с шестнадцати лет за рулем. Отец научил.
Машина выехала на достаточно обширную равнину горного уступа. Колоритный забор из нетесаного горбыля, ухоженный до невероятности сад и белоснежный трехэтажный дом в глубине.
— Вот здесь мы и живем, — сказала Лена, открывая калитку и приглашая Иру следовать за ней. — Не удивляйся, бабушка сама выбрала себе комнату и обстановку в ней. А с Гиалой не поспоришь.
Крохотная комнатка располагалась на третьем этаже. Из мебели в ней находились только пенек и лежанка. Притом лежанка представляла собой кусок распиленного вдоль бревна длиною в рост человека. Постели никакой не было. Вдоль стены на вбитых гвоздиках аккуратно висели четыре длинных белоснежных платья. Такое же пятое обтягивало стройный стан необыкновенно красивой старухи, сидевшей на пеньке.
— Здравствуйте, — тихо поздоровалась смущенная и обескураженная Ира.
Старуха медленно и очень внимательно оглядела ее.
— Да. Это она, — твердым низким голосом проговорила старая черкешенка и взглядом попросила Лену удалиться.
Как только Лена вышла, старуха поднялась с пенька и, легко перепорхнув, уселась на лежанке.
— Садись, — указала она Ире на пенек.
Ира села. Пенек вроде ничем примечательным не отличался от своих лесных собратьев, но сидеть на нем оказалось гораздо удобнее, чем на ином навороченном кресле, соответствующем всем законам эргономики. Ира даже привстала и оглядела его, на что старуха по-доброму усмехнулась.
— Я — Гиала.
— Ира.
— Я — Гиала. Я прожила сто четыре года, чтобы встретиться с тобой, — Гиала немного помолчала. — Впрочем, это не так уж и много… Тебе знаком Зед?
— Зед?
— Сейчас он, конечно же, носит другое имя, но ты должна знать его, — Гиала внимательно, как бы сканируя, оглядывала Иру. — Ты знаешь его, — сказала она не принимающим возражений тоном.
Ира смотрела на Гиалу во все глаза. Неизвестно как, но еще когда удда только упомянула странное имя, она сразу догадалась, что речь идет о Женечке. Теперь у нее не осталось сомнений.
— Женечка… теперь его зовут Женечка… Евгений Вениаминович… Гаров…
— Это неважно. Он искал тебя. Долго искал. И по пути встретил меня. Такова уж судьба…
— А Вы умеете предсказывать судьбу?
— Да.
— А мне сможете предсказать?
— Нет. Потому что у тебя нет, и не может быть судьбы. Ты неподвластна судьбе, даже здесь на Земле.
— Зед — такой же?
— Нет. Он без сомнения велик, но ты — еще выше. Я знаю, ты не понимаешь меня, но это неважно, так как, не понимая, ты все же знаешь, о чем я говорю. Ты — человек, а потому не понимаешь. Ты — бог, а потому знаешь. Не смотри на меня так — ты действительно есть бог. Правда, не совсем в том смысле, который вкладывают в это слово люди.
— Бог, значит… — Ира усмехнулась. — Интересно… Однако, ведь абсолютно всем правит судьба, даже богами!
— Так может показаться, но все по-другому. Большинством правит судьба, но есть и те, кто правит ею. Ты мне не веришь? Правильно делаешь. Все, что я тут болтаю — вздор, глупые бабушкины небылицы. Не умею я по-другому объяснить. Никто не может. От того и придумывают байки всякие. Глупые — верят или не верят. Умные — по-разному. Одни создают религии и думают, что правят миром, другие пишут труды научные о прелестях фольклора. Единицы, отмеченные благостью, вслепую нащупывают в этой галиматье нечто. И только очень немногие знают, но и они не могут объяснить, потому что язык, на котором написана Истина, неизвестен здесь. Подходящих слов нет в речах человеческих. Вот и плетутся небылицы. А ты слушай, читай сказки и легенды. Ты поймешь.
— Гиала, а Зед — тоже бог?
— В общем-то, да, но он другой. Он не такой, как ты.
— А в чем разница?
— Он — велик, но ты — еще выше. Ты не понимаешь этого сейчас — я это знаю. Просто ты еще не осознаешь себя. Когда осознаешь, тогда многое тебе откроется. Главное, не жди чего-то из ряда вон выходящего — это совсем не то, что тебе сейчас может показаться.
Ира задумалась. Что-то в ней испытывало неистовое любопытство, а что-то имело твердое убеждение, что все это полнейшая чушь, и лишь уважение к почтенному возрасту Гиалы заставляет ее сидеть тут и слушать весь этот бред.
— Гиала, расскажите мне про Зеда, — попросила, наконец, Ира.
— Моя прабабушка тоже была уддой. Когда она умирала, позвали меня, а было мне тогда лет семь- восемь. Она взяла меня за руку. Что случилось — до сих пор не знаю, помню только, что стало ужасно страшно… до мозга костей страшно, как больше никогда в жизни. Когда я очнулась, мою ручонку с трудом вытаскивали из мертвой прабабушкиной ладони. Я, рыдая, убежала в лес. Там меня нашел Зед. Он потом часто приходил и учил меня видеть растения, камни, животных… Ведь прабабушка ничему не учила меня. Она мне только силу свою отдала.
— А что значит «видеть»?
— Все светится. Своим светом, своим цветом. Если ты умеешь видеть этот свет и знаешь, как правильно сочетать цвета — ты можешь лечить болезни и тела, и души. Можешь и недоброе творить. Люди слепы и недальновидны. Вот Ньютон, к примеру. На него яблоко упало, и он закон тяготения открыл. Правильно сделал. Хороший закон. Только вот если конкретное яблоко взять, то никто с точностью не скажет, что случится с ним после того, как оно от ветки оторвется, ведь помимо тяготения в этом мире столько всего! А глупые люди слепо верят своим научным открытиям. А ведь научные прогнозы в повседневной жизни сбываются не чаще, чем предсказания гадалки. Почему? Потому, что ни ученый, ни гадалка не могут учесть все условия, силы и обстоятельства. Чем больше принял во внимание при расчете — тем точнее результат.
Старая удда замолчала. Легкая улыбка засияла на ее устах, и слезинка пробежала по щеке.
— Я влюблена в него с первой нашей встречи до беспамятства. Ты была близка с ним?
— Да…
— Тогда ты поймешь меня. Хотя нет… не поймешь… Он ведь не то… не совсем то, что ты… Когда я узнала, что он, считай, бессмертный, я завидовала ему. Теперь — нет. Мне всего каких-то сто четыре года, а я… Я боюсь смерти, как боится каждый, но я с нетерпением жду ее… я устала… устала за каких-то сто лет… Нет, я бы не хотела перемахивать через века, тысячелетия, даже имея вечную молодость. Тогда, когда я была юной, Зед говорил, что я могу родиться вновь. Я мечтаю об этом: чтобы снова родиться, снова встретить Зеда… Я знала, когда он вернулся. Я легко могла бы найти его, но… Но мне тогда уже шел
