Предъявление требований к какому-то человеку, например, к гуру, или честолюбивый замысел приобрести что-то из наших занятий возникают из сложившегося желания или потребности; и эта потребность есть централизовавшееся представление. В основе своей оно слепо; оно похоже на то, как если бы мы имели только один глаз, расположенный на груди: когда вы пытаетесь идти, вы не можете повернуть голову назад и способны увидеть только ограниченное пространство, потому что вашему обозрению доступно только одно направление, потому что вам не хватает возможности повернуть голову. Следовательно, существует большая опасность падения. Потребность действует подобно завесе и становится препятствием для открытия данного момента, для открытия 'теперь', ибо она основана либо на будущем, либо на стремлении продлить нечто, существовавшее в прошлом, так что настоящий момент оказывается полностью забыт. Может существовать некоторое усилие сосредоточиться на мгновении настоящего, но, пожалуй, лишь двадцать процентов сознания основано на настоящем, а остальная часть рассеяна в прошлом и будущем. Поэтому у нас нет достаточно силы, чтобы непосредственно увидеть то, что есть.
Здесь очень важную роль также играет учение об отсутствии 'я'. И дело не только в том, чтобы отрицать существование 'я', потому что 'я' есть нечто относительное. Там, где существует какой-то другой человек, высшее Существо, или концепция чего-то отдельного от нас, мы склонны думать, что поскольку есть нечто вне нас, нечто, существующее 'там', должно существовать нечто и 'здесь'. Иногда внешнее явление как будто проявляет всевозможные соблазняющие или агрессивные качества и становится настолько подавляющим, что мы создаем против него своего рода защитный механизм, не видя, что сам этот механизм есть продолжение того же внешнего явления. Мы стремимся отделить себя от внешнего, и это создает нечто вроде гигантского пузыря внутри нас, состоящего только из воздуха и воды, т. е., в данном случае, из страха и отражения внешнего явления. Такой гигантский пузырь не дает войти свежему воздуху, и этот пузырь — личность, 'я'. Поэтому в данном смысле 'я' обладает существованием, но фактически оно иллюзорно. Установив этот факт, мы обычно хотим создать какой-нибудь внешний идол, какое-то убежище. Подсознательно мы знаем, что 'я' — не более чем пузырь; он может лопнуть в любой момент. А поэтому мы стараемся но возможности предохранить его — сознательно или бессознательно. На самом деле мы достигли такого искусства в охранении этого 'я', что нам удается сберегать его сотни лет. Как будто бы у человека есть пара очень дорогих очков, и он прячет их в коробку или в разные футляры, чтобы не потерять; так что даже если все другие вещи сломаются, очки останутся в Сохранности. Он, вероятно, чувствует, что другие вещи могут выдержать все неприятности, а эта вещь, как ему известно, их не выдержит, так что в футляре она сохраняется дольше. Точно также и 'я' сохраняется дольше просто потому, что мы чувствуем: оно может лопнуть в любое время. Существует боязнь, что оно будет разрушено, и для нас это окажется чрезмерным ударом: мы будем слишком раскрытыми. И существует такой характер, такой гипнотизирующий стандарт, установленный вне нас, хотя на самом деле это наше собственное отражение. Вот почему вопрос об отсутствии 'я' — в действительности вопрос не о том, существует ли душа; здесь скорее отбрасывается понятие этого пузыря. Делая это, мы не обязательно должны преднамеренно разрушить 'я' или намеренно отрицать Бога. А когда эта преграда удалена, можно идти куда угодно и плыть по воле волн. Но это можно осуществить лишь при помощи практики медитации, к которой надо подойти весьма просто и практически. Тогда мистическое переживание радости или благодати — называйте его как хотите — может быть найдено в любом объекте. Именно это мы стараемся осуществить при помощи медитациониой практики випассана, или 'прозрения'. Если мы установим основной стандарт дисциплины, выработаем регулярный способ подхода к ситуации, будь то дыхательные упражнения, ходьба или все, что угодно, тогда на некоторой ступени техника постепенно отмирает. Реальность мало-помалу распространяется так широко, что нам уже вообще не нужно пользоваться какой бы то ни было техникой. И в этом случае излишним становится внутреннее сосредоточение, мы можем все больше и больше распространяться вовне — и все ближе подходить к постижению существования, лишенного центра.
Таков основной уклад этого вида медитации, который базируется на трех фундаментальных факторах: во-первых, на отсутствии централизации, направленной внутрь; во-вторых, на отсутствии стремления стать чем-то большим; в-третьих, на полном отождествлении себя с тем, что происходит здесь и сейчас. Эти три элемента проходят через всю практику медитации от ее начала до момента понимания.
Вопрос: В беседе вы упомянули о 'настоящем моменте', и я не пойму, как можно осознать абсолютное через осознание какого-то относительного мгновения времени.
Ответ: Что же делать, нам надо начать с работы внутри относительного аспекта, пока, наконец, этот настоящий момент не приобретет такое качество жизненности, что уже более не будет зависеть от относительного способа выражения настоящего времени. Можно сказать, что 'теперь' существует все время, вне связи с понятием относительности. Но поскольку все идеи основываются на идее относительности, невозможно найти какие бы то ни было слова, выходящие за ее пределы. Таким образом, настоящий момент — единственный способ видеть непосредственно. Прежде всего, он находится между прошлым и будущим — сейчас. Затем мы постепенно открываем, что настоящий момент вообще не зависит от относительности. Мы обнаруживаем, что прошлого не существует, как не существует и будущего: все происходит теперь. Подобным же образом для того, чтобы выразить идею пространства, можно было бы сперва сделать какой-нибудь сосуд, а потом разбить его, тогда мы увидим, что пустота внутри сосуда — та же самая, что и вне него. Вот весь смысл техники. Сначала этот настоящий момент является в некотором смысле несовершенным; или можно даже сказать, что медитация несовершенна, ибо это практика чисто человеческого производства: мы сидим, стараемся быть спокойными, сосредоточиваемся на дыхании и тому подобное. Но, начав таким образом, мы затем постепенно открываем нечто большее, чем все это. Следовательно, усилия, вложенные нами в то, чтобы, например, открыть сущность настоящего момента, не будут истрачены понапрасну, хотя в то же время, пожалуй, видно, что сами по себе они довольно глупы. Но это — единственный способ начать.
Вопрос: Должен ли изучающий для медитации освободиться от 'я' еще до ее начала, или это наступает естественно, в ходе практики?
Ответ: Это наступает естественно, потому что начать без 'я' вы не можете. И в своей основе 'я' не является плохим. Хорошее и плохое в действительности не существуют; мы пользуемся 'я', а затем оно постепенно изнашивается, как пара обуви. Но вам нужно пользоваться этой парой, полностью износить ее, так, чтобы она не сохранялась. Иначе, если вы попытаетесь отбросить 'я' и начать практику, будучи совершенным, ваше совершенство может оказаться все более и более односторонним; а на другой стороне в это же самое время будет воздвигаться такое же количество несовершенства — точно так же, как яркий свет создает столь же интенсивную тьму.
Вопрос: Вы сказали, что существуют две основные формы медитации: девоционная практика, или попытки общения с чем-то более высоким, и другая — просто осознание того, что есть. Но ведь такая девоционная практика играет некоторую роль и в буддизме: у вас есть девоционные песнопения и тому подобное. Мне не вполне ясно, как совмещается одно с другим. Я хочу сказать, что эти две формы кажутся разными; как же в действительности они могут сочетаться одна с другой?
Ответ: Да, верно. Но тот тип девоционной практики, который встречается в буддизме, представляет собой всего лишь процесс раскрытия и покорения 'я'. Это процесс создания вместилища. Я не хочу сказать, что осуждаю другие формы девоционной практики, однако, если смотреть на них с точки зрения человека, который неискусно пользуется этой техникой, тогда девоционная практика становится страстным желанием освобождения. Мы видим себя совсем отдельными, заключенными в тюрьму, несовершенными. Мы считаем себя в глубокой основе дурными и стараемся как-то выбиться из этого положения. Иными словами, наша несовершенная часть отождествлена с 'я', а нечто совершенное отождествлено с каким-то внешним существом, так что остается лишь одно: вырваться из тюрьмы. Этот вид девоционной практики представляет собой преувеличенное осознание 'я', вернее, его отрицательного аспекта. Все же в буддизме существуют сотни вариаций девоционной практики, имеются сотни рассказов об учениках, преданных гуру, о способах общения с гуру и о достижении при помощи девоционной практики состояния пробуждения ума. Но в этих случаях девоционная практика всегда начинается без централизованного 'я'. Например, во всех песнопениях или церемониях, пользующихся символикой или визуализацией будд, прежде чем создавать зрительный образ, производится медитация, лишенная формы, которая создает полностью открытое пространство. И в конце практикующий всегда повторяет формулу так называемого 'тройного колеса': 'Я не существую, внешний видимый образ не существует и действие визуализации не существует'. Идея здесь та, что любое чувство достижения отбрасывается в открытое пространство, а потому практикующий не
